Сергей Брилёв - Забытые союзники во Второй мировой войне

Как бы то ни было, на дворе уже была Вторая мировая. И с августа 1940 года Костелло стал солдатом. Причём своей, новозеландской армии. В ноябре, со «вторым эшелоном», его перебросили из Англии на Ближний Восток. На Крите его батальон был разбит, но он вывел его штаб к морю, нашёл там лодку и организовал бегство в Египет.

Этот его геройский поступок (а также уже известная способность к языкам) привели к тому, что его отправили на офицерские курсы. Получив чин, он служил в штабах. В частности, в Главном штабе сил на Ближнем Востоке его главной задачей было отредактировать практический справочник по итальянским вооружённым силам. Еще через три месяца Костелло перевели в офицеры разведки новозеландского экспедиционного корпуса, где он и служил до февраля 1944 года.

Новозеландский премьер Фрейзер, благословивший дипломата-коммуниста Костелло на поездку в СССР

К тому времени, напомним, киви воевали уже не на Ближнем Востоке, а в Италии, где и состоялась встреча новозеландского командования с группой офицеров советской Ставки. Открывшийся на этой встрече талант Костелло как переводчика ещё и с русского не остался незамеченным. В мае он был вызван к находившемуся тогда в Лондоне новозеландскому премьеру-лейбористу Фрейзеру. Тот предложил ему пост в открывавшейся дипломатической миссии Новой Зеландии в Москве.

«Боюсь, я слегка левых взглядов, сэр», — отвечал ему Костелло, но все равно получил назначение. Как предполагает Гиббсон, Фрейзер не знал о том, что минимум до апреля 1944 года жена Костелло оставалась членом британской компартии (что для новозеландских лейбористов, как мы помним, было минимум подозрительным, а то и «чёрной меткой»).

Итак, с июля 1944 года офицер-коммунист Костелло — на новозеландской дипломатической службе. До отправки в августе 1944 года в Москву (через Тегеран) он ещё прошёл курсы повышения квалификации в головном для Империи Форин-Офисе в Лондоне, где произвел, как пишет тот же Гиббсон, прямо-таки блестящее впечатление.

И вот — Москва, где спустя много лет мы пытались сформулировать жизненные постулаты Костелло вместе с Романом Матасовым.

— Роман, я у биографа Костелло Иана Гиббсона прочел, что, увидев реалии коммунистического строя, Костелло в Москве разочаровался…

— Вроде бы на первом этапе так оно и было. Но Костелло очень проникся русской культурой.

— Обычное дело…

— Более того: хотя в Новой Зеландии и в Британии после войны думали, что он занимается шпионажем в пользу Советского Союза, Костелло парадоксальным образом помогал многим прижатым к стенке советской властью представителям советской интеллигенции.

— Например?

— В частности, он помогал Борису Пастернаку. Тайком от советской власти Пастернак именно через Костелло передавал на Запад свои поэтические произведения. И даже просил, чтобы именно Костелло занялся переводом на английский «Доктора Живаго».

— Что ещё на этом фронте?

— Он много ездил по стране, а в 1948 году даже принял участие в редактировании знаменитого сборника русской поэзии, который в Оксфорде составил Морис Бэринг.

— А как же собственно дипломатическая работа?

— Точнее будет сказать военно- дипломатическая. В марте 1945 года его временно вернули на военную службу: присвоили чин майора новозеландской армии — с тем чтобы именно в военном ранге он возглавил британскую военную миссию, выдвинувшуюся из Москвы в концлагерь Майданек. И это его глазами Запад увидел преступления нацистов там. Может быть, после этой поездки его отношение к СССР вновь стало куда более теплым.

В свою очередь, Гиббсон пишет о ещё одном показательном эпизоде, который пришёлся уже на 1946 год. Тогда Костелло прикомандировали к новозеландской делегации на мирной конференции в Париже:

«Работая в подкомитете, он сыграл значительную и, в известной степени, противоречивую роль при решении вопроса о чехословацко-венгерской границе. Итог расстроил других западных делегатов, но настолько понравился чехам, что в 1947 году они устроили ему тёплый приём у себя в стране».

Впрочем, даже это, согласимся, «к делу не пришьёшь».

Во-первых, биографы Костелло часто пишут о нем, как о человеке, опережавшем своё время. То есть, возможно, его доверительное общение не только со своими сослуживцами, но и гражданами «стран пребывания» было свидетельством не работы на чужие разведки, а опередившего своё время пытливого космополитизма.