Христофор Манштейн - Записки о России генерала Манштейна

Фельдмаршал оставался еще несколько времени в окрестностях Днестра, подавая вид, что намерен совершить переправу; но он постоянно находил против себя неприятеля; наконец он пришел к реке Бугу, и тут переправился 1-го сентября, после полученного известия, что неприятельская армия не только разделилась, но что даже тот отряд, который, не отставая, беспокоил его во время переходов, ушел по ту сторону Днестра.

Еще за несколько времени до переправы фельдмаршала через Буг, неприятель в течение нескольких дней показывался только издали, и то малыми партиями, что значительно успокаивало русских. Белгородский султан воспользовался этим. Ночью он подошел к армии с значительным отрядом и стал в засаде в глубокой балке. На другое утро генерал-поручик Загряжский, командовавший армейскою дивизиею, приказал своим людям выйти на фуражировку, под прикрытием полковника, майора и 800 человек как пехотинцев, так и драгунов; но как все полагали себя в безопасности, то прикрытие служило только для виду. Фуражиры с повозками своими оставили конвой позади и ушли за 2 лье от лагеря, рассыпавшись по равнине. Внезапно бросаются на них татары, умерщвляют четыре или пять сот человек солдат или денщиков, столько же хватают в плен, и уводят до 2000 голов быков и лошадей, а прикрытие уже не в состоянии было помочь. Этот случай дорого обошелся командовавшему конвоем полковнику Тютчеву. На наряженном по воле фельдмаршала военном суде, Тютчева приговорили к расстрелянию. Генерал Загряжский за то, что выслал людей на фуражировку без дозволения фельдмаршала и с малым конвоем, разжалован в рядовые драгуны; тому же наказанию подвергся дежурный бригадир валахский князь Кантакузин, за то, что он не находился на сборе отряда и не дал инструкций полковнику. Конвойный майор также разжалован в солдаты, но так как не он начальствовал, то наказание это не продлилось долее нескольких месяцев; но генерал и бригадир принуждены были весь следующий поход прослужить рядовыми драгунами, и получили прощение только после мира.

Несмотря на это несчастное дело с фуражирами, неприятель вообще не нанес большого вреда русским. Тем не менее этот поход обошелся не легче предыдущих. В армии было чрезвычайно много больных, из которых большая часть умерли; а выздоровевшие так были слабы, что не годились ни на какую службу, и поправились только после нескольких месяцев пребывания на зимних квартирах. Никогда русская армия не теряла столько лошадей и быков. Дошло до того, что хотя для артиллерии и было заготовлено несколько сотен запасных лошадей и быков, но к концу похода почти не на чем было ее везти. Большое количество бомб и ядер было зарыто в степях, и столько же оставлено с обозными повозками в Польше, через которую прошла артиллерия с частью армии.

В фураже в степях оказывался большой недостаток, потому что татары подожгли травы. Пришлось армии несколько дней сряду проходить и становиться лагерем на сожженной местности, без всякой возможности накормить вьючный скот. Это заставило графа Миниха разделить армию на несколько колонн, оставив себе последнюю. Этим он чрезвычайно облегчил довольствие. К концу сентября вся армия вступила в Украйну и расположилась на зимние квартиры; Миних квартирою своею избрал Киев.

Идучи к Днестру, русская армия прошла по польской земле. Коронный великий гетман, граф Потоцкий, послал жалобу на это графу Миниху. Так как неприятель этим же путем пошел ему навстречу, то фельдмаршал отвечал, что он знает свои обязанности относительно нейтрального края, что он не вступил бы туда, если бы неприятель не указал ему пути. Граф Потоцкий, недовольный этим возражением, жаловался петербургскому двору, но отсюда ему отвечали в том же смысле. Но еще сильные раздались жалобы, когда большая часть армии, возвращаясь с Днестра, снова прошла через Польшу. Сам король, несмотря на тайное соглашение с русскою императрицею, принужден был сделать представление через своего посла. Ему отвечали, что если неприятель прошел через Польшу, то нельзя жаловаться, если армия пошла той же дорогой; но если только где-либо были беспорядки и армия кому-либо причинила вред, то все будет вознаграждено до копейки.

Венский двор также сильно жаловался на графа Миниха за то, что он не выполнил условленного в начале похода плана. По этому плану граф Миних должен был перейти Днестр и взять город Бендеры, или Хотин. Но тут встретилось столько препятствий, что проект не мог быть исполнен. Граф Миних легко оправдался перед своим двором, доказав самым очевидным образом, что он не мог ни перейти через Днестр, ни решиться на осаду которой-либо из этих двух крепостей без совершенной гибели вверенной ему армии. Он пришел бы в такой край, где не только неприятель заблаговременно уничтожил фураж, но где вдобавок свирепствовала чума, именно в Молдавии и Валахии. Но все эти причины в Вене не принимались в соображение. Там говорили, что граф Миних всегда был против их двора; это он помешал императрице послать 30 тыс. человек пехоты для присоединения к армии императора в Венгрии; что с этим войском можно бы было предпринять важные дела против неверных; но он, фельдмаршал, действует только по увлечению, и из одного честолюбия хотел быть во главе большой армии, с которою ничего не сделал, потому что злится на венский двор; и что бы он ни говорил, а он мог бы предпринять что-нибудь поважнее, если бы только захотел. Словом, император так настаивал, что Миниху послано из Петербурга положительное приказание воротиться и взять одну из поименованных двух крепостей. Это приказание получено им тогда, когда он уже перешел через Буг и разделил свою армию, отправляя ее в Украйну. Фельдмаршал собрал военный совет; все генералы были того мнения, что приказание это невыполнимо, даже и при пожертвовании всей армии. Императрица согласилась с их доводами и позволила войскам возвратиться. Таким образом венский двор вторично заставил петербургский отдать приказание графу Миниху касательно возобновления военных операций. То же случилось в прошлом году, после взятия Очакова, когда непременно хотели, чтобы русские взяли Бендеры. В заключение всех жалоб, возобновили перед императрицею просьбу о присылке в Венгрию на 1739 год тех 30 тыс. человек пехоты, на которые надеялись еще в прошлогоднем походе. Петербургский двор дал уже и слово; но когда Миних зимою приехал в Петербург, он так сумел представить герцогу Курляндскому и императрице всю невыгоду для России, если послать в Венгрию лучшие полки, что император остался ни при чем, как и в прошлом году.