Гасан Гусейнов - История всего - лекции о мифе

Словесным источником гомеровских поэм были отдельные песни, представлявшие собой повествовательный клубок. Он разматывался вокруг хорошо запоминавшихся картин, изобразительных и предметных комплексов. Множественные переклички, которые возникают между гомеровскими поэмами и изображениями на камне, керамике или в металле, дают представление об этих «вещах Мнемозины». Конечно, сегодня наш с вами «текст» сплетен из закрепленного в письменном виде словесного материала, но его «подбой» — это и память о сложных изобразительных комплексах, воображаемых или реальных. Слово одушевляет эти вещи, оно заставляет слушателя поэмы сначала представить себе некое волшебное по красоте виртуальное изделие. Потом, увлекшись его разглядыванием внутренним оком, словно разбуженным потоком речи певца, слушатель забывает обо всем и заботится уже только о том, как бы не пропустить момента таинственного превращения Гектора из откормленного и порвавшего путы жеребца в разбуженного льва. Детям века цифровых технологий легко представить себе подобное превращение простым анимационным трюком.

Итак, первым заметным признаком гомеровского стиля, восходящим к устной природе эпоса, мы назвали суггестию, или внушение восприемнику произведения способности видеть за малым большое, за движением человека — природный катаклизм, за явлением природы волю божества, за поступками богов их неожиданную ревность к людям. За счет чего достигается эта суггестия? За счет повествовательной щедрости, необыкновенного богатства словесных средств и свободы владения ими. Сила и богатство эти таковы, что греки очень рано сочли слово божественной субстанцией. Эту удивительную, кажущуюся волшебной, способность построить повествование, в котором читателю одновременно предлагается наблюдать несколько планов бытия, вам предстоит схватить и понять.

Именно в «Илиаде», первом записанном произведении греческой устной словесности, ораторское искусство обсуждается как совершенно особый дар. Одно из таких мест в «Илиаде» — 15-ая песнь, известная под более поздним заголовком «Оттеснение от кораблей» (280 и след.). Гомер рассказывает о Фоанте (или Фоасе) из Этолии. Этот Фоас был

Что говорил Фоант, сейчас не столь важно, а важно, как на его речь отозвались ахейцы:

Так говорил; и, внимательно слушая, все покорились (ст.299). 22 22 Гомер. Илиада. / Пер. Н. И. Гнедича. Л.: Наука, 1990

По праву надо сказать, что именно здесь — исток и всей античной риторической традиции.

Но вернемся к Гектору и к сравнениям со львом и конем. Исследователи Гомера считают, что и само это сравнение, и особенно постоянный эпитет Гектора — «конеборный», не случайность, что здесь перед нами — запечатленная, т.е. отлитая и потом застывшая в языке, память о третьем тысячелетии до нашей эры, когда предки троянцев времен Троянской войны, предположительно описываемой Гомером (XII в. до н.э.), впервые вывели на историческую сцену одомашненную лошадь. И все же мы с вами читаем «Илиаду» не как исторический источник. Гомеровский эпос не исторический трактат, и сообщаемые им истины представляют собой особый сплав истории, мифа и личного, человеческого, душевного самоотчета — в самом возвышенном, но и в самом постыдном, в любви и в жажде славы, в тщеславии и в похоти, в трусости и в человеческом зверстве, каково, например, сладострастное упоение при виде убитого врага. При этом достоверность достигается не документальной точностью, а правдоподобием — тем более глубоким, чем фантастичнее описываемое Гомером. «Эпос» по-гречески — просто «речь», «сказ», «слово». «Эпос эйпéйн» — значит просто-напросто «слово молвить». Но другое значение этого слова — «деяние». И мы с вами, когда спрашиваем «о чем речь?», имеем в виду, «в чем дело?»

Эпическая поэма — это не только повествование о событиях и деяниях, это акт воссоздания события и деяния. Идя по гомеровской параболе (парабола — это, по-гречески, сравнение, притча) за «шлемоблещущим Гектором», бегущим навстречу смерти, читатель эпоса уже никогда не сможет избавиться от присутствия в его сознании эпизодов Троянской войны.

Одна из странностей эпоса — впечатление значительности описываемых событий усиливается от обилия слов, значения которых читатель не знает, а если и знает, то не задумывается о корнях этого значения. Вот, «внушительный» говорим мы о чем-то большом, крупном, значительном. Странно, не правда ли? Ведь «внушать» — просто калька греческого слова со значением «нашептать в уши». Что же это за внушительная сила, способность невидимым, иногда еле слышимым словом возбудить в сознании слушателя или читателя великую, грозную картину брани. В 21-й песни «Илиады» Ахиллес убивает одного из сыновей Приама, Ликаона: