Жорж Дюби - История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Добавим также, что вся власть, будучи по своей природе домашней и сакральной, принадлежала мужскому полу. Господь доверял ее только этому полу. И имел на то основания. Поскольку женщины по своему сложению ближе к плотскому миру, более хрупки, они должны быть в подчиненном положении. Конечно, некоторые из женщин в сугубо частном кругу, в семейной обстановке имели власть над другими женщинами в доме и над малыми детьми. Бесспорно и то, что кровь некоторых из них содержала частицу общественной властной силы. Это придавало таким женщинам необыкновенную ценность. Получить их в свои руки означало одновременно овладеть и телом, и властью, которую это тело хранило. Поэтому наследницы становились предметом ожесточенного соперничества, составлявшего в те времена главный нерв любой политической интриги. Так происходило потому, что только мужчина мог реализовать власть, и по весьма очевидным причинам. Немыслимо было, чтобы женщины, лица женского пола, отправляли богослужения; этот пол не допускали к духовному сану. Немыслимо было, чтобы женщины, лица женского пола, вооружались мечом; женщина не могла участвовать в действиях во имя мира и правопорядка.

И наконец, последняя особенность власти тех времен. Ни одной из них не удавалось утвердиться полностью. Сеть была слишком редкой. На краях мира, который оставался еще очень безлюдным и диким, сохранялись неупорядоченные пространства, то есть пространства «неодомашенные», не организованные по принципу дома. Там не царили ни обычаи, ни право. В романах XII века изображается лесной облик этих свободных и опасных мест. Но лес не представлял собой безлюдную пустыню. Там легко было добыть средства к существованию. Укрыться в лесной чаще также не представляло особой трудности.

Долгое время, вплоть до царствования Людовика Святого, до того как земля не заполнилась людьми, рост народонаселения приводил к увеличению числа бродяг, маргиналов, ускользавших из-под опеки власти. Можно даже говорить о целом слое маргиналов, поскольку количество людей странствовавших, добровольно исключивших себя из общества, было значительным. Однако независимость фактически означала жизнь в группе. В стороне от вертикальной иерархической системы, соответствующей небесной воле, развивались горизонтальные структуры солидарности. Они также строились по семейной модели, но скреплялись не отцовским авторитетом, а братским равенством. В этой обширной боковой сфере преобладающей формой социальности являлась банда, ватага. Но и здесь святость власти выступала как цементирующий фактор: языческие ритуалы пиршества, совместных возлияний, христианские ритуалы клятвы, клятвенного обещания. Среди «друзей», которые объединялись-таким образом, первое место занимали разбойники. Они были повсюду. В X веке их обнаруживали в большом количестве среди завоевателей, вторгавшихся с Ceвеpa и из исламизированных стран. Летописцы тысячного года описывают их как «юнцов», как людей, еще не включенных в основную общественную клеточку — супружескую семью. Два века спустя таких людей станут называть даже «детьми», или «пастушками». Упомянем затем всех тех, кто бежал от своего порочного века, дабы стать возможно ближе к Господу. Многие из них оказались объединенными в устойчивые сообщества. Но эти монашеские братства также отказывались подчиняться кому-либо, будучи уверенными в том, что они образуют некий лучший, более совершенный порядок, являющийся земным отражением небес. Многие другие в своих духовных исканиях странствовали маленькими группами вдоль слабо очерченных границ, отделяющих истинную веру от ересей. Наконец, не следовало бы поместить в те зоны, где мужская власть была ослаблена, и женщин, всех женщин, причастных — если верить мужчинам, жившим в те беспокойные времена, — к потаенному знанию, обладающих грозной магической силой, противостоящей этой власти?

Для того чтобы выявить элементы политической системы, развитие которой я попытаюсь проследить, начиная это исследование, будет уместно, на мой взгляд, обратиться к тому, что увидел в этой системе в 40-е годы XI века один замечательный историк. Речь идет о монахе благородного происхождения по имени Рауль. Судя по своему имени (прозвище его было — Безбородый), Рауль являлся представителем одного из самых могущественных родов того времени. Этому проницательному, очень образованному человеку становилось известным все, что происходило вокруг, ибо он принадлежал к Клюнийской конгрегации, ответвления которой были рассеяны по многим местам христианского мира. Живя в Бургундии, между Осером и Клюни, он переходил из одного монастыря в другой, получая богатейшие сведения. Рауль решился описывать недавние события, стремясь понять то, как они следовали одно за другим, чтобы открылся Промысел Божий, который движет людской историей. В его сложном, искусно выполненном сочинении я выделю три черты, которые дают направление моему собственному исследованию. Прежде всего, Рауль не описывает историю княжества, как некогда Дудон, или жизнь суверена, как другой монах — Эльго. Рауль размышляет о судьбе всего Божиего племени и рассматривает ее в тех пределах, которые, на его взгляд, наиболее этому соответствуют, а именно — Империи, Римской империи, воссозданной Карлом Великим. С другой стороны, для этого автора политический порядок покоится на двух столпах. Это короли Генрих и Роберт, которые ответственны на востоке и на западе, за две части франкского народа. Наконец, по убеждению Рауля, род человеческий только что прошел испытание. Потрясение совпало по времени с тысячелетием Страстей Христовых. Кара, ниспосланная гневом небесным, очистила христианский народ от прегрешений. Этот народ ныне вновь заключил завет с Вседержителем и возобновил свой путь к Земле Обетованной, миру прекрасному, врата в который откроются в конце времен. Перед нами — идея прогресса, но прогресса, которому предшествуют мучительные, однако необходимые изменения политических структур.