Жорж Дюби - История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Потрясения такого рода испытала на себе в первую очередь наиболее выдающаяся, но также самая уязвимая часть политического устройства — высшее духовенство. Его поразил порок, который люди того времени называли симонией. Это слово означает cupiditas — алчность, страсть к обладанию нечистыми вещами. Симония затмила в сознании людей молитвы саritas — благородный дар самопожертвования, который должен был бы их вдохновлять. Предмет греховных вожделений — «шкатулка с деньгами». А выражается симония в «торговле» церковными должностями. Владыки, которые этими должностями распоряжаются и имеют законное право надзора за ними, «алчно» своим правом злоупотребляют. А должности покупают клирики, «алчущие» выгоды от такого вложения средств. Подобное извращение также свидетельствует об ослаблении пут в хозяйственной сфере. Однако не следует полагать, что происходит нечто, подобное продаже с торгов. Просто-напросто деньги проникают в отношение, которое является основным, находится в сердце социального организма той эпохи, — в дарообмен. Государи более не избирают лучшего из кандидатов, но дают должность тому, кого «любят» сильнее других, ибо получили от него более соблазнительные подношения или потому (это случается чаще всего), что связаны с ним близким родством. Таким образом, симония в значительной степени есть семейственность. Всего этого достаточно, чтобы у тех, кто мечтает о непорочной Церкви, зрело чувство: область сакрального вот-вот попадет в зависимость от мирских сил.

Рауль делает намек на другое потрясение — бунт «молодых», как он их называет, бунт против людей более зрелых, которых следовало бы почитать. Такое явление действительно отмечалось в 20-е годы XI века. Например, в каталонских документах вдруг появляются упоминания о сыновьях, которые глумятся над своими отцами, о братьях, которые идут друг против друга; вся семейная общность охвачена судорогами. Причинами этого нового расстройства являются, на мой взгляд, сдвиги в структурах родства внутри социального слоя, выше которого находятся только государи. На наследственные, но неделимые почетные права династий начинают накладываться родовые начала. В результате изменений в системе наследования права младших сыновей урезают в пользу старшего, младшим становится труднее вступить в брак. Неудовлетворенность, вызываемая всеми этими изменениями, породила горечь, ненависть, насилие.

В то же самое время во всех краях — в Артуа, Шампани, Аквитании — бурлила ересь. Между вспышкой ереси и экономическим подъемом существует весьма тесная связь. Силу еретикам придает возрастающая активность школ, этих мастерских, где люди Церкви всех поколений размышляли о словах Писания. Действительно, ересиархи были большей частью интеллектуалами, причем наилучшими, по словам Рауля. Они заполняли в Орлеане королевскую молельню, сакральную часть царского дома Роберта. Ересь являлась в те времена одной из форм прогресса, затронувшего все сферы. Но она была также реакцией на новое перераспределение богатств и на те расстройства, которые этот процесс обусловливал в общественных отношениях. Еретики призывали отрешиться от материального, ради приближения к Святому Духу воздержаться от всего, что связано с плотью, — от любовных занятий, от пролития крови, от мясоедения, не прикасаться более к деньгам. Кроме того, еретики, веря в грядущий конец света, желали подготовить новый порядок, вернуть человека к его первородному состоянию. Ересь проповедовала уравнительность. Разве не должны дети Божии в братстве вновь обретенного рая, в ожидании скорого пришествия Христа добывать себе хлеб насущный трудом своих рук? Еретики, таким образом, не признавали ни одну из властей. Власть священников? — они более не нужны, и ничто так не тщетно, как восстановление, украшение храмов. Власть воинов? — в ней более нет необходимости, грешно потрясать оружием, возводить замки. Власть богатых? — деньги развращают, а власть сеньора несправедлива. Власть мужчин над женщинами, наконец? — брак есть дело дурное, дурным является и всякое произведение потомства, поскольку оно расширяет область плотского. Как видим, еретики противились всем изменениям, вызванным прогрессом, который породил их самих. И это, очевидно, обрекало ересь на поражение. Общество защитило самое себя, объявило пагубным великий порыв к безгрешности и истребило огнем, как посланцев сатаны, мечтателей, распространявших утопию. Эта утопия была опасной, ибо вовлекала в многочисленные секты всех тех, кого каким-либо образом ущемляли нововведения, укрепление родовых уз или же то неравенство, которое усиливалось под давлением новых властей. В третьем десятилетии XI века ересь предстает в качестве ненасильственной формы сопротивления переменам.