Константин Вержбицкий - Развитие системы принципата при императоре Тиберии (14–37 гг. н. э.)

Научную полемику вокруг применения закона об оскорблении величия в эпоху раннего принципата, и, в частности, в правление Тиберия, будет удобно рассмотреть на примере полемики двух авторов: К. У. Хилтона и Р. С. Роджерса. Статья последнего из них "Политические преступления в ранней империи" прямо направлена против "Римского законодательства о государственной измене при раннем принципате" К. У. Хилтона. Взгляды Р. С. Роджерса и К. У. Хилтона можно рассматривать как характерные, соответственно, для защитников и обвинителей Тиберия.

В своих статьях Р. С. Роджерс отстаивает следующие основные положения. Римская империя при первых Цезарях была царством закона, который неукоснительно соблюдался, в том числе, и в случаях обвинения в оскорблении величия. Сведения о терроре, которые мы получаем из источников, преувеличены: репрессии были вынужденной мерой против реально существовавших заговоров, представлявших опасность для власти и личной безопасности Цезарей. Тацит сознательно исказил историю преемников Августа, пытаясь убедить читателя в том, что принцепсы из династии Юпиев-Клавдиев установили режим жестокого террора, не имея к тому никаких серьезных оснований и карали смертью даже за неосторожно сказанное слово. [314] Rogers R. S. 1) Treason in the early Empire. P. 90–94; 2) Tacitian pattern in narrating treason trials. P. 279–317.

По мнению его научного оппонента К. У. Хилтона, в Римской империи в начале нашей эры далеко не всё обстояло так благополучно с соблюдением законов, как представляется Р. С. Роджерсу. Суд в случаях обвинения в оскорблении величия вершился по произволу принцепса, а сам закон использовался для преследования за неосторожные высказывания, оккультную практику и прочие действия, ничего общего не имеющие с реальной государственной изменой. Следовательно, практика lex majestatis является ярким примером произвола и деспотизма римских императоров. [315] Chilton C. W. The Roman law of treason under early principate // JRS. Vol. XLV, 1955. P. 73–81. — Мы оставляем в стороне историографический аспект их полемики, а именно: могут ли сочинения Ульпиана и других юристов эпохи поздней империи использоваться как источник по истории развития римского законодательства о laesa majestas в I веке н. э.

Другой особенностью взглядов Р. С. Роджерса является строгое разграничение понятий majestas и perduellio: crimen majestatis подразумевал лишь оскорбительные выпады в адрес принцепса и его семьи в устной или письменной форме, тогда как заговор, покушение на жизнь Цезаря, предательство на войне и другие серьёзные антигосударственные преступления попадали в разряд perduellio . [316] Rogers R. S. 1) Treason in the early Empire. P. 90–94; 2) Tacitian pattern in narrating treason trials. P. 279–317. Подобная дефиниция применительно к императорской эпохе является искусственной, так как к концу позднереспубликанского периода (46 г. до н. э., lex Julia majestatis ) laesa majestas ( crimen laesae majestatis Populi Romani ) полностью вытесняет perduellio из юридической практики и включает в себя все преступления против государства и существующего режима, в ранней республике рассматривавшиеся как crimen perduellionis : " Non quisquis legis Juliae majestatis reus est: in eadem conditione est sed qui perduellionis reus est " (Dig., XLVIII, 4, 11). [317] Kubler B. Majestas // RE. Bd. XIV, 1928. Sp. 545; Портнягина И. П. Сенат и сенаторское сословие в эпоху раннего принципата. Дисс… кан-та ист. наук. Л., 1983. С. 114.

Концепцию Р. С. Роджерса можно рассматривать как дальнейшее развитие идеи Ф. Б. Марша о различии в политических процессах основного и вспомогательного обвинений: последнее обыкновенно служило лишь поводом, чтобы начать расследование, в ходе которого выдвигалось главное обвинение. В тех случаях, когда дело завершалось досрочно, например, из-за самоубийства обвиняемого, главное обвинение могло не попасть в acta senatus . Данное обстоятельство и стало одной из причин многочисленных искажений в источниках. [318] Marsh F. B. The reign of Tiberius. P. 293. Хотя этой гипотезе нельзя отказать в остроумии и известном изяществе, но, как справедливо отметил Дж. Бэлсдон, маловероятно чтобы все процессы развивались по одному и тому же сценарию, и столь же маловероятно, чтобы все люди, добровольной смертью упредившие неизбежное осуждение, были действительно виновны. [319] Balsdon J. P. V. D. The principates of Tiberius and Gajus. P. 91.

Следует отметить, что, хотя российские историки традиционно более сдержаны в критике источников, версия Корнелия Тацита не вполне разделяется и ими. Так, по мнению Э. Д. Гримма, императорская власть использовала политические процессы (которые, впрочем, должны расцениваться скорее как юридические убийства) чтобы обуздать властолюбивые тенденции враждебной аристократии. В том, что они приняли широкий размах и от них пострадали невинные люди, вина не одного Тиберия: ответственность должно разделить с ним современное ему общество. [320] Гримм Э. Д. Исследования по истории развития риской императорской власти. Т. I. СПб., 1900. С. 286, 319. Историки, работавшие в советское время, также видят в процессах реакцию императора на оппозицию старой аристократии, [321] Сергеев В. С. 1) Очерки по истории Древнего Рима. Л., 1938. С. 417–421; 2) Принципат Тиберия // ВДИ. 1940, № 2. С. 79–94; Машкин Н. А. История Рима. М., 1947. С. 400; Ковалёв С. И. История Рима. Л., 1986. С. 504–505, 508–509. но сам факт террора не ставится под сомнение. [322] Егоров А. Б. 1) Политическое развитие системы принципата при Тиберии (14–37 гг. до н. э.) // Социальная структура и политическая организация античного общества. Л., 1982. С. 135–162; 2) Рим на грани эпох. Л., 1985. С. 140–151; 3) Становление и развитие системы принципата. Автореф. дисс… д-ра исторических наук. Л., 1992. С. 23–26.