Василий Немирович-Данченко - Кавказские богатыри - очерки жизни и войны в Дагестане — Немирович-Данченко В.И.

Но раньше, чем он пошёл за животным, Аслан-Коз крикнула сверху:

— Я сама приведу его, погодите. Селим всем вам докажет, что не у него, а у вас пряжи в руках.

Молодой человек вспыхнул и оправился, услышав голос невесты, так смело вступившейся за него. Не прошло нескольких минут, — как она сама показалась на площади, едва волоча за рога обречённую жертву.

— Я встану рядом. И если тебе не удастся, — умру от стыда! — шепнула она на ухо Селиму.

— Джансеид, спасибо тебе! Возьми свою шашку назад.

— Оставь, оставь её, она лучше твоей.

— Я покажу этим эшакам [12] , — презрительно окинул Селим всю площадь, — что моя сила не на кончике языка. Не надо мне шашки, у меня и кинжал исполнит ту же службу. Держи за рога, Аслан-Коз.

А сам на мгновение зажмурился.

— Алла, Алла! — про себя прошептал он. — Если мне не удастся, я вторым ударом себя принесу тебе в жертву.

Весь бледный, он замахнулся, — и разрубленное животное, обливаясь кровью, рухнуло на камни площади.

Всё кругом дрогнуло от восторга: обезглавить крупного барана одним ударом кинжала считалось самым мастерским делом. Аслан-Коз не выронила отрубленной башки. Она удержала её, высоко поднимая над собою и не замечая, что кровь каплет прямо на её шёлковый башмет.

— Слава Селиму! — восторженно кричала молодёжь.

Джансеид с радостной гордостью смотрел на приятеля.

В такой торжественный день нечего было беречь дорогого в лезгинских аулах дерева.

Мальчишки натаскали его на площадь, женщины принесли большие чугунные котлы. Девушки побежали вниз к потоку за водою…

Старики уселись под деревом в ожидании общего пира.

Только мулла Ибраим не успокоился. Он спросил у Керима:

— Где у вас русский этот, пленный аскер?

— Внизу.

— Пойдём туда. Мне надо убедить его спасти свою душу и тело. Он храбрый джигит.

— Я уже пробовал. Обещал ему саклю.

— Что же он?

— Подлая собака, в глаза мне плюнул. Пойдём, может быть, сердце гяура не устоит перед твоею мудростью.

И оба старика пошли по ступеням крутой улицы, вниз, к лачуге русского пленного.

Первое время плена Степана Груздева держали в колодках, на цепи. Солдат всё это выдерживал спокойно, вызывая уважение хозяина Гассана. Когда, наконец, сняли железо с пленного, — ширванец начал работать около дома, облегчая таким образом каторжный труд лезгинских женщин. Тем не менее долго ещё по ночам его приковывали, так что, смеясь, он сам себя называл Валеткой и считал, что у лезгин он находится «на пёсьем положении». Часто в бессонные ночи, приподымаясь на локтях, он вспоминал недавнее прошлое и с добродушным юмором отзывался, что азиаты накрыли его «силками», как перепела. И действительно: Степан Груздев был страстный охотник; его отпускали из Всесвятского укрепления на несколько дней, и всякий раз он возвращался домой, едва передвигая ноги под тяжестью набитой им дичи. Случалось ему приносить и джейрана и части кабана. В одну из таких охот он устал и заснул в лесу под громадным дубом, на толстых суках которого повесил ружьё, патронташ и, в предосторожность от чекалок, — целую вязку всякой птицу. Жара его так сморила, что в прохладе молчаливого леса он лежал, как убитый. Только к вечеру Степан проснулся и глазам не поверил. Хотел было их протереть, но руки его оказались к колышкам привязаны. Встать нельзя, — ноги спутаны. Он приподнял голову, — невдалеке горел костёр, и в багровом его зареве Груздев рассмотрел горбоносые лица со встопорщенными бровями, бритые лбы и крашеные бороды.

— Эй вы! — крикнул он им, воображая, что над ним подшутили мирные лезгины.

Но тут ему совершенно неожиданно пришлось опять упасть навзничь.

Какой-то пожилой горец подошёл к нему, прицелился в упор и проговорил ломанным языком:

— Кричал иок. Яман будет. Башка кончал.

— Да вы, черти, что это? — уже потише, примирительным тоном заговорил Степан.

Лезгин снял путы у него с рук. Степан заметил, что ноги ему связали обыкновенным конским треногом. Едва передвигая их, он подобрался к костру.

— Что ж теперь будет, кунак?

— Мой кунак — иок. Мой твой Салты таскал, деньга брал.

Груздеву даже смешно стало, и он засмеялся.

— Баранья башка! Какой за солдата выкуп тебе, разбойнику. У нашего царя таких, как я, не перечесть. На всякого выкупу не наберёшь… Получай два абаза [13] на своё счастье!

Лезгины слушали его, ничего не понимая.

— Твой офицер или Иван?

Иванами они называли солдат.