Уильям Додд - Дневник посла Додда

В половине девятого мы в вечерних костюмах поехали на обед к египетскому посланнику, очень состоятельному человеку. Работы у него здесь не особенно много, зато он любит выставлять напоказ свое богатство. По всему дому нам встречались слуги в ливреях, столовая поражала своими размерами. Присутствовало около сорока гостей, все разодетые; выпяченные груди увешаны всякими почетными знаками и медалями, женщины сильно декольтированные, в дорогих бриллиантах, с маникюром и ярко накрашенными губами. Подобная роскошь, пышность и наряды выглядят безвкусно, особенно когда дело касается представителей стран, которые не намерены платить свои долги.

За столом разговаривали мало, так как общество было слишком многочисленно. После обеда зашла речь об ужасном событии, которое произошло сегодня в Марселе, и один немецкий генерал заявил, что виной всему – беспечность французской полиции. Но, как мне кажется, полиция была не так уж беспечна. Одна немецкая баронесса спросила у генерала, действительно ли война неизбежна. Она сказала, что у нее трое сыновей, которых призовут в армию. Генерал ответил отрицательно, но, когда я пересказал ему разговор о войне, который мне довелось выслушать, не называя, правда, имени доктора Шахта, он согласился, что воинственный дух очень силен в Германии. Баронесса сразу переменила тон и теперь уже, казалось, была не прочь, чтобы ее сыновья отправились воевать против Франции. Сэр Эрик Фиппе и его супруга подошли к нам около одиннадцати часов ночи и сказали, что хотели бы уехать, но, соблюдая старшинство, мы должны откланяться первыми – таковы глупые условности. Вскоре мы распрощались и в одиннадцать были уже дома.

Среда, 10 октября. Приходил наш новый генеральный консул Дуглас Дженкинс. Он приехал из Китая и получил должность, которую три года занимал Мессерсмит. Родом Дженкинс из Южной Каролины, но взгляды у него отнюдь не узкие и не провинциальные. На дипломатической службе он состоит около двадцати лет. Он неплохо знает немецкий язык и, я думаю, в самом скором времени будет хорошо справляться со своими обязанностями.

Четверг, 11 октября. В полдень я поехал к заместителю министра Бюлову. 9 октября была получена телеграмма из Вашингтона, в которой мне предлагается самым решительным образом потребовать, чтобы Германия прекратила дискриминацию по отношению к своим американским кредиторам. Я уже много раз заявлял протесты по этому поводу, но без всякого успеха. Германия согласилась уплатить лишь около 60 процентов от суммы в 2 миллиона долларов, которая составляет проценты с долгов, подлежащие уплате 15 октября. Вашингтон снова выразил недовольство и предложил мне потребовать больше. Вчера в министерстве иностранных дел никто не смог принять меня, и сегодня я не надеюсь на успех.

Когда я вручил свою памятную записку Бюлову, он внимательно прочел ее и сказал: «Разрешите мне зачитать вам копию телеграммы, отправленной нами вчера через нашего посла Лютера государственному секретарю Хэллу». В телеграмме выражалось сожаление по поводу того, что прошлой весной не удалось достичь договоренности относительно торговых переговоров в Вашингтоне. Далее доводилось до сведения Хэлла, что десятого октября в Нью-Йорк отправлены по телеграфу именные переводы на сумму около миллиона долларов в германских марках. Бюлов сказал:

Это самое большее, что мы можем сделать, и это отвечает требованиям держателей облигаций.

В сущности говоря, он прав. Эти марки будут переданы американцам для покупки немецких товаров или для туристических поездок в Германию.

Мы немного побеседовали о возможности торговых переговоров, и Бюлов выразил серьезное сомнение в том, сможет ли политика автаркии способствовать им. Необходима большая свобода торговли, сказал он, иначе обе стороны понесут ущерб. Слова Бюлова произвели на меня благоприятное впечатление, хотя я подозреваю, что немцы каким-то образом заранее узнали содержание моей памятной записки, оттянули встречу со мной и перевели деньги в Нью-Йорк. Неужели в нашем посольстве есть информатор? Или эти сведения удалось добыть германскому посольству в Вашингтоне?

Воскресенье, 14 октября. Весь день я готовился к докладу, с которым мне предстоит выступить в Вашингтоне 27 декабря перед Американской исторической ассоциацией. Я предпочел бы не быть ее президентом в этом году. Мне хотелось бы внести какой-то научно-исторический вклад в оценку современных трудностей, стоящих перед западным миром.