Уильям Додд - Дневник посла Додда

Когда члены дипломатического корпуса, которых было около пятидесяти человек, должным образом разместились вдоль стен приемного зала, туда вошли Гитлер, Нейрат, Бюлов и Бассевиц, одетые в парадную форму, после чего нунций, как принято в подобных случаях, прочитал свою речь, поздравляя политического и религиозного врага Рима с тем, что он успешно узурпировал пост Гинденбурга. В речи было несколько намеков и предостережений по поводу войны, которую все здесь считают главной целью нынешнего германского правительства. Я, разумеется, присоединяюсь к этому мнению.

Гитлер сказал ответную речь по-немецки, заверив нас в своей доброй воле по отношению ко всем странам, и единственной своей целью провозгласил мир. Кончив говорить, он по всем правилам этикета подошел к нунцию, поклонился и пожал ему руку. Если уж до конца соблюдать проформу, он мог бы даже обнять его. Потом Гитлер подошел к Франсуа-Понсэ, и они встретились еще более дружелюбно, чем прежде. Минуту или две они о чем-то тихо говорили по-немецки самым дружеским образом, но я стоял далеко и не слышал, о чем шла речь. После этого канцлер обратился к итальянскому послу Черрути, но уже менее сердечно. Итальянец в отличие от француза не обладает светским «savoir faire» [9]. Он не умеет скрывать свою неприязнь и ненавидит нацистский режим так же, как и его жена, венгерская еврейка, очень известная у себя на родине.

Подойдя к японскому послу, стоявшему справа от меня, Гитлер подчеркнуто горячо поблагодарил его за присутствие на съезде в Нюрнберге и за речь, которую, по его словам, произнес там японец. Все прекрасно поняли, в чем дело: это было сказано для того, чтобы бросить упрек французскому, итальянскому, английскому и испанскому послам, а также мне, поскольку мы отказались посетить торжество и в нынешнем, и в прошлом году. Когда фюрер, весь сияя, протянул мне руку, я поспешно напомнил ему слова о мире, сказанные им в его речи, и заметил, что в Соединенных Штатах они будут одобрены всеми, и особенно президентом, который просил меня сообщить Гитлеру, что миролюбивые речи подобного рода всегда интересовали его. Гитлер многозначительно поклонился и сказал что-то, словно он сам принадлежит к числу пацифистов, которых он в действительности всегда публично осуждает. Когда Гитлер отошел к испанскому и английскому послам, мне стало не по себе, так как я почувствовал, что он не уловил иронии моих слов. Он решил, что я в самом деле поверил ему!

Никогда еще я не видел Гитлера таким радостным, как теперь, когда он обходил и приветствовал представителей иностранных государств. Ни Нейрат, ни Бюлов не обнаружили никаких признаков стыда за свою страну. Мы разошлись около часу дня и поехали по домам, как всегда раздумывая о том, долго ли продержится этот режим, который из всех режимов Европы больше всего сродни средневековому.

Репортеры, пришедшие вечером, жаждали узнать о моих впечатлениях от этого приема. Я мог сказать им только, что главной темой разговора был мир и что все немцы сияли от радости.

Пятница, 14 сентября. По приглашению министерства иностранных дел мы с Мэтти поехали в знаменитый оперный театр в Шарлоттенбурге, чтобы послушать премьеру «Тангейзера». В бывшей императорской ложе расположились Гитлер, Папен, Геббельс и генералы Бломберг 3и Фрич 4. Рядом с нами сидел посол Черрути с супругой. В противоположном конце нашего ряда сидели супруги Франсуа-Понсэ. Все ложи занимали дипломаты, зал был переполнен. Увертюра, как принято в Германии, зазвучала точно в назначенное время. В первом антракте почти все зрители в партере встали и некоторое время, повернувшись к ложе Гитлера, отдавали нацистское приветствие. Во втором антракте повторилось то же самое. Все зрители, а также актеры были в восторге от присутствия канцлера; говорят, такого восторга не было даже в те времена, когда в императорской ложе сидели Гогенцоллерны.

Папен, несмотря на то, что случилось с ним 30 июня, и на все то, что он в свое время говорил мне, во время антракта беседовал с Геббельсом, которого он так резко осуждал в разговоре со мной и который, как говорит сын Папена, требовал смерти вице-канцлера. Странно: Папен ненавидит Геббельса, Бломберг тоже дал мне понять, что ненавидит Геббельса и желает его отставки, Фрич ненавидит Бломберга, и оба, как говорили, до 30 июня ненавидели Гитлера. Теперь же все они сидят рядом, словно лучшие друзья!

Во время одного из антрактов ко мне подошла синьора Черрути и после всяких притворных дипломатических намеков сказала: