Андрей Зубов - Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции

И в ответ около 21 часа 25 февраля Хабалов получает из Могилёва, то есть из Ставки, царскую телеграмму, известную всем. Она вызывает улыбку, но на самом деле никакая улыбка тут не к месту. Это очень жёсткая телеграмма: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией». Одновременно он распускает до апреля Государственную Думу.

Надо понимать, что эта телеграмма позволяет полиции и войскам применять оружие на поражение против демонстрантов. Потому что если в один день Государь повелевает прекратить беспорядки, а выходят стотысячные, двухсоттысячные толпы, то, конечно, это можно сделать только оружием, причём не полицейскими револьверами и саблями, а пулемётами и артиллерией.

Одновременно, казалось бы, Государь должен был сообщить начальникам армий о том, что в Петрограде плохо и надо быть наготове, но в первую очередь командующему Северным фронтом, который впрямую примыкает к Петрограду и войска которого могут понадобиться, то есть генералу Рузскому, и командующему Балтийским флотом (главный штаб базирования – это Гельсингфорс, тыловой – Кронштадт) вице-адмиралу Адриану Непенину. Он должен Николая Рузского и Адриана Непенина поставить перед задачей быть готовыми к подавлению беспорядков. Но этого Николай не делает. Он даёт это повеление немедленно прекратить беспорядки, ожидая, что прекратить их можно запросто силами одного Петроградского округа.

26-го, в воскресенье, Император работал с генералом Алексеевым, писал супруге, гулял, читал, принял сенатора-юриста Сергея Трегубова, служившего при Ставке консультантом по военно-судебным вопросам, играл, как мы знаем, из его дневника, в домино. Днём Алексеев доложил на Высочайшее имя дополнительные телеграммы от Хабалова, в которых описываются события субботы и воскресного утра включительно.

А тем временем ситуация в Петрограде ухудшается. Уже вечером 25-го числа вышла из повиновения 4-я рота Павловского полка – отказалась участвовать в разгоне демонстрации. О стрельбе ещё речи нет. И казаки, которые там были, вместе с павловцами стали противодействовать полиции, и в результате один конный полицейский офицер был ранен и две полицейских лошади были убиты. Конечно, это ещё чепуха по сравнению с тем, что будет на следующий день, но это уже важные симптомы.

Николай пишет в письме Александре Федоровне вечером 25 февраля: «Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти уличные беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные и определённые инструкции. Только бы старый Голицын (то есть премьер-министр) не потерял голову».

В 21.20 25 февраля, в субботу, он пишет Императрице: «Выезжаю послезавтра (то есть 27-го), покончил здесь со всеми важными вопросами. Спи спокойно».

Государь до этого предполагал уехать 1 марта, но он перенёс отъезд раньше, на ночь с 27-го на 28 февраля. Почему? Вроде бы он уже знает о беспорядках, он знает, что там опасно. Почему он решает уезжать не позже, а раньше? Почему он решает не вызвать семью в Ставку, а ехать к семье в Царское Село из Ставки? В Ставке он окружён надёжными войсками. В чём же дело? Дело в том, что вся семья – Императрица и дети – больны корью в тяжёлой форме. Тогда корь – тяжёлая болезнь, и теоретически возможен даже летальный исход.

Императрица, будучи психопатической натурой, буквально бомбардирует мужа телеграммами с требованием, чтобы он немедленно приезжал. Кроме того, она не верит генералу Алексееву. Конечно, она тоже чувствует, что революция на носу, но она не верит генералу Алексееву, она считает, что он в заговоре. Это ошибка, он не был в заговоре. Но она ненавидит его за то, что он отрицательно относился к Распутину, очень его не любил. И хочет, чтобы Государь приехал к ней, Александре Федоровне кажется, что они вместе смогут ситуацию изменить. И устраивает мужу истерики.

Когда-то, ещё задолго до этих дней, Император сказал Столыпину: «Знаете, лучше десять Распутиных, чем одна истерика Императрицы». Так что, видимо, эти истерики были нелёгким испытанием для него. А Государь и без того находится в тяжёлом психическом состоянии. И он решает ехать.

26 число – это решающий день. Вот современные историки, например Михаил Френкин, который написал книгу «Русская армия и революция в 1917–1918 году» (она издана в Мюнхене в 1978 году), считает, что 26 февраля – это именно тот переломный день, от которого зависело практически всё.

Что делает 26 февраля Государь? 26-го все офицеры Ставки узнают о событиях в Петрограде. Они за завтраком обсуждают, что какие-то беспорядки в Петрограде, но никто в Ставке ничего серьёзного ещё не предполагает. Неслучайно пишет Мельгунов, что «26-го мы ещё ничего не знали». В Ставке всё идёт своим чередом. Государь обсуждает с действительным тайным советником Николаем Базили записку Министра иностранных дел Покровского об организации десанта на Босфор.