Наталья Пушкарева - Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)

Каковы же были последствия лагерного секса? Нет статистики о женщинах, которых заставили сделать аборт в тюрьме или в лагере. Нет статистики о спонтанных абортах или выкидышах, произошедших в результате пыток и побоев. Наталия Сац, арестованная в 1937 г., в воспоминаниях «Жизнь — явление полосатое» не пишет о побоях или пытках при допросах. Только вскользь она упоминает припадок и пожарный шланг с холодной водой. [524]После допросов и ночи в камере с уголовниками в Бутырской тюрьме она поседела. Там же в тюрьме она потеряла ребенка. [525]По воспоминаниям об Ольге Берггольц, которая провела в тюрьме шесть месяцев, с декабря 1938 г. по июнь 1939 г., после побоев и допросов она преждевременно родила мертвого ребенка. [526]Больше детей у нее не было. Аида Басевич вспоминала: «В коридоре, по которому меня дважды в неделю водили, лежал плод, женский плод примерно 3-4-месячной беременности. Ребенок лежал. Я примерно представляю, как он должен выглядеть в 3 в 4 месяца. Это еще не человек, но уже есть ручки и ножки, и даже пол можно было различить. Лежал вот этот плод, разлагался прямо под окнами у меня. Либо это для устрашения было, либо у кого-то произошел там выкидыш, прямо во дворе. Но это было ужасно! Все делалось для того, чтобы нас устрашить». [527]В тюрьме и лагере аборты не были под запретом, а наоборот, поощрялись лагерной администрацией. Более того, «каторжанкам» [528]аборты делались в прину- дителыюм порядке. Мария Капнист не была «каторжанкой», но администрация лагеря заставляла ее сделать аборт. Во время беременности Капнист работала в рудниках по 12 часов в день. Чтобы заставить ее избавиться от ребенка, ее опускали в ледяную ванну, обливали холодной водой, били сапогами. Вспоминая об этом времени, Капнист рассказывала о своей беременности как об испытании, которое выдержала не она, а ее дочь: «Как ты выжила? Это же вообще невозможно!» [529]В памяти рисуется образ ребенка, пережившего мучения, а сама мемуаристка уходит из повествования.

Беременность могла быть и последствием изнасилования, и сознательным выбором женщины. Материнство давало некую иллюзию контроля над своей жизнью (именно самим своим выбором). Кроме того, материнство на некоторое время избавляло от одиночества, появлялась еще одна иллюзия — семейной свободной жизни. Для Хавы Волович [530]одиночество в лагере было самым мучительным фактором. «Просто до безумия, до битья головой об стенку, до смерти хотелось любви, нежности, ласки. И хотелось ребенка — существа самого родного и близкого, за которое не жаль было бы отдать жизнь. Я держалась сравнительно долго. Но так нужна, так желанна была родная рука, чтобы можно было хоть слегка на нее опереться в этом многолетнем одиночестве, угнетении и унижении, на которые человек был обречен. Таких рук было протянуто немало, из них я выбрала не самую лучшую. А результатом была ангелоподобная, с золотыми кудряшками девочка, которую я назвала Элеонорой». [531]Дочь прожила чуть больше года и, несмотря на все усилия матери, умерла в лагере. Волович не разрешили выйти за зону и похоронить свою дочь, за чей гроб она отдала пять паек хлеба. Именно свой выбор — материнство — Хава Волович считает самым тяжелым преступлением: «Я совершила самое тяжкое преступление, единственный раз в жизни став матерью». [532]Анна Скригпшкова, побывав в подвале ЧК в 1920 г. и увидев умирающую от голода заключенную женщину с умирающим ребенком на руках, приняла сознательное решение «не быть матерью при социализме». [533]

Женщины, которые решались на рождение детей в лагерях, подвергались унижениям со стороны определенных групп женщин-заключен- ных — ЧСИРов, преданных коммунисток и «монашек». Анна Зборовская, арестованная в Ленинграде при облаве, [534]родила сына в Соловецком лагере. «Мамки» на Соловках помещались на Заячьем острове, рядом с заключенными «монашками». По свидетельству Зборовской, в Соловецком лагере «монашки» ненавидели женщин с грудными детьми: «Монашек было больше, чем мамок. Монашки были злые, нас и детей ненавидели». [535]

Материнство в лагере часто определяло социальное место заключенных. Елена Сидоркина, [536]бывший член Марийского обкома ВКП(б), в Усольских лагерях работала в больнице медсестрой и помогала принимать роды. «Рожали женщины из числа уголовниц. Для них лагерные порядки не существовали, они почти свободно могли встречаться со своими приятелями, такими же ворами и жуликами». [537]Евгения Гинзбург, обладавшая, несомненно, более широким кругозором и более восприимчивая к новым идеям, пишет о «мамках» в лагере в поселке Эльген, приходивших кормить детей в дсткомбинат: «...каждые три часа приходят на кормежку мамки. Среди них есть и наши политические, рискнувшие произвести на свет эльгснскос дитя <...> Однако основная масса мамок — это блатные. Каждые три часа они устраивают погром против медперсонала, грозя убить или изуродовать в тот самый день, как умрет Альфредик или Элеонорочка. Они всегда давали детям роскошные за- граничпые имена». [538]