Наталья Пушкарева - Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)

Хоп-гоп, Зоя!

Кому дала стоя?

Начальнику конвоя!

Не выхода из строя!

Поэтому бесполезно жаловаться на изнасилования, совершенные охраной и администрацией. Бесполезно жаловаться на изнасилования, совершенные другими заключенными в лагере.

Для Марии Капнист, отбывшей в заключении 18 лет, лагерь был, по словам дочери, «запретной темой». [497]Она очень скупо и неохотно рассказывала о пережитом, и только по обрывкам воспоминаний, которые запомнили окружавшие ее друзья, можно восстановить детали. Однажды она отбилась от попытки начальника изнасиловать ее и с тех нор мазала лицо сажей, которая на годы въедалась в кожу. [498]Принуждение к сожительству было нормой, а за отказ женщину могли послать либо в барак к уголовникам, либо на самые тяжелые работы. Елене Марковой, отказавшейся от сожительства с начальником учетно-распределительной части одного из Воркутинских лагерей, было сказано: «Ты — хуже рабыни! Полное ничтожество! Что хочу, то и сделаю с тобой!» [499]Ее сразу же отправили на переноску бревен, самую тяжелую физическую работу в шахте. Эта работа была под силу только самым сильным мужчинам.

Надежду Капель, по воспоминаниям Марии Белкиной, насиловал не сам следователь, а один из охранников, которого вызывали для физических пыток. [500]И если в камере или бараке женщины могли делиться пережитым, то при выходе на волю тема табуировалась. Даже в ГУЛАГе изнасилование не стало коллективным опытом. Унижение, стыд и боязнь общественного осуждения и непонимания были личной трагедией и заставляли прибегать к защитному механизму отрицания.

Групповое изнасилование гоже имеет свою лагерную терминологию: «попасть под трамвай» — значит стать жертвой группового изнасилования. Елена Глинка описывает групповое изнасилование в автобиографических рассказах «Колымский трамвай средней тяжести» [501]и «Трюм». [502]В «Колымском трамвае» нет авторского «я». Одна из героинь повествования — ленинградская студентка — избежала группового изнасилования, но се «на все два дня <...> выбрал парторг шахты <...> Из уважения к нему никто больше не притрагивался к студентке, а сам парторг даже сделал ей подарок — новую расческу, дефицитнейшую вещь в лагере. Студентке не пришлось ни кричать, ни отбиваться, ни вырываться, как другим, — она была благодарна Богу, что досталась одному». [503]

В данном случае рассказ «от третьего лица» делает возможным само свидетельство о преступлении.

В рассказе «Трюм», повествующем о массовом изнасиловании 1951 г. в трюме парохода «Минск», шедшего из Владивостока в бухту Нагаева, рассказчице удалось выбраться из трюма на палубу, где она с небольшой группой женщин-заключенных оставалась до конца пути. «Никакая фантазия человека, наделенного даже самым изощренным воображением, не даст представления о том омерзительнейшем и безобразном действе жестокого, садистского массового изнасилования, которое там происходило <...> Насиловали всех: молодых и старых, матерей и дочерей, политических и блатных <...> Не знаю, какой вместимости был мужской трюм и какова была плотность его заселенности, но из проломленной дыры все продолжали вылезать и неслись, как дикие звери, вырвавшиеся на волю из клетки, человекоподобные, бежали вприпрыжку, по-блатному, насильники, становились в очередь, взбирались на этажи, расползались по нарам и осатанело бросались насиловать, а тех, кто сопротивлялся, здесь же казнили; местами возникала поножовщина, у многих урок были припрятаны финки, бритвы, самодельные ножи-иики; время от времени под свист, улюлюканье и паскудный непереводимый мате этажей сбрасывали замученных, зарезанных, изнасилованных; беспробудно шла неустанная карточная игра, где ставки были на человеческую жизнь. И если где-то в преисподней и существует ад, то здесь наяву было его подобие». [504]

Глинка была участницей событий, но не одной из жертв. Сексуальное насилие — тема очень эмоциональная, и обращение к ней требует от мемуариста определенной дистанции. Случай массового изнасилования женщин в трюме парохода, везущего заключенных, был не единственным. О массовых изнасилованиях на морских этапах пишут и Януш Бардах, [505]и Элинор Лигшср. [506]Об одном из подобных изнасилований, произошедшем на пароходе «Джурма» в 1944 г., пишет Елена Владимирова: «Страшным примером блатного разгула является трагедия этапа, следовавшего летом 1944 года пароходом «Джурма» с Дальнего Востока в бухту Нагаева <...> Обслуга этого этапа, состоявшая преимущественно из блатных, вошла в контакт с людьми из вольной охраны и вольной обслуги парохода и с выхода парохода в морс заняла бесконтрольное положение. Трюмы не были заперты. Началась массовая пьянка заключенной и вольной обслуги, длившаяся все время следования парохода. Стенка женского трюма со стороны мужского была сломана, и начались изнасилования. Пищу перестали варить, иногда даже не давали хлеба, а продукты использовались для массовых оргий рецидива. Перепившиеся блатные стали разворовывать товарные трюмы, в которых нашли, между прочим, сухой спирт. Начались ссоры и счеты. Несколько человек было зверски зарезано и брошено за борт, а врачей санчасти заставили написать ложные справки о причинах смерти. Во вес время следования парохода на нем царил блатной террор. Судившиеся по этому делу в большинстве получили “расстрел”, замененный для вольных отправкой на фронт». [507]Владимирова не была непосредственным свидетелем событий, она слышала о них от своего следователя и от заключенных — участниц массового изнасилования, которых она встретила в лагере под названием «Вакханка». [508]Среди женщин-заключенных «Вакханки» было много больных венерическими болезнями. Женщины обслуживали обогатительную фабрику и работали на самых тяжелых физических работах.