Наталья Пушкарева - Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)

О том, что «беззаконное», особенно «противусстественнос» (содомское, «по-скотски»), соитие воспринималось оскорбительно, свидетельствуют жалобы жен на своих мужей. Хотя в отличие от других вин (побоев и прелюбодеяния) данные жалобы не имели своей целью получение развода (да и не могли таковыми быть), а были направлены на просьбу к исправлению мужа. Таких жалоб, однако, не много, и они обычно содержатся в комплексном обвинении мужа в других проступках в качестве квалифицирующего обстоятельства. В 1729 г. Анна Никитина обвиняла своего второго мужа посадского человека Алексея Монастырского, что тот «обходится с нею не как с женою» и в сношениях с нею «поступает противоестественно». Епископ Астраханский Варлаам сослал се в Астраханский Вознесенский девичий монастырь и начал расследование по сему беззаконному делу. Потом муж ее из монастыря взял на поруки и в ответ обвинил в краже своего имущества и посадил в ратуше «на цепь», поскольку теперь она подлежала за кражу ведению светского суда (обвинение мужа в содомии губернатор фон-Менгден также счел своей юрисдикцией, чем и оказался недоволен преосвященный Астраханский). [332]В другом деле саранская посадская вдова Евдокия Старицына жаловалась на своего зятя Михаила Нсудачина, что он «стал жить с ея дочерью, забыв страх божий, непорядочно, иоставя скотски чрез естество в задний проход», и, конечно, бранил ее тещу свою за вмешательство в его личные дела, обозвав ее «скурвою». Но арестован был Неудачин за богохульство: на замечание тещи о нежелании слышать скверные слова после причастия ответил, «что де лучше вашего причастия забил бы тебе в род собачий тур». Также сразу выяснилось, что у него не было духовного отца. Дело из духовного превратилось в розыскное, к тому же очень важного статуса: обвинения в расколе и богохульстве в начале 1730-х гг. являлись делами государственной важности. [333]Произведенные допросы выявили разноречия: Старицына изменила показания, добавив, что ее зять дочь ее бил за мнимое прелюбодеяние, а ее тещу бранил; жена Нсудачина утверждала, что он ее бил постоянно и она, не стерпя побоев, бежала от мужа к матери, взяв 16 рублей на пропитание. Неудачин между тем утверждал, что взяла жена 25 рублей. Поскольку Неудачин обвинялся еще и в ложном доносе на местного попа, всех фигурантов дела отправили на доследование в Москву. Власти теперь расследовали исключительно дело о хулении святых тайн и принадлежности Неудачина к расколу. [334]

В качестве нелицеприятной характеристики мужа Ирина Яковлева дочь, жена прапорщика Бобынина, доносила в Московскую синодальную канцелярию о том, что муж ее прелюбодействует с дворовыми девками, а также со своим денщиком, а ее грозится убить и немилосердно бьет. Бобынин отказался давать показания и в свою очередь обвинял жену в прелюбодеянии. Однако Канцелярия нашла Бобынина виновным в прелюбодеянии и мужеложстве и расторгла брак (хотя Ирина Яковлева об этом не просила). [335]Другая женщина Екатерина Ивановна Плещеева, жена капрала Семеновского полка, просила Московскую синодальную контору освободить ее от сожительства с мужем — тот якобы прелюбодействует со многими молодыми бабами, с некоторыми даже «не по человечеству, но так, как скотски». О его наклонностях говорило и то, что помимо регулярных побоев он приказывал своей жене вставать на пол на руках и на ногах «в образе, принадлежащей скотине», и сидя на ея спине, держась за волосы, приказывал ей возить его. [336]Обвинение в содомии было достаточно серьезным: за доказанное мужеложство полагалось тяжкое наказание (хотя и не автоматически смертная казнь, как в европейских странах в тот период), за анальный секс налагалась епитимья от шести дней до двух лет (по 60 поклонов в день). [337]Однако оценить символическое значение таких обвинений сложно вне контекста подходов к содомии в русской правовой мысли и культуре XVIII в. Если обвинение в мужеложстве (и скотоложстве) составляло уголовное преступление в России XVIII в., то анальный секс являлся греховной сексуальной практикой. Можно увидеть, как проводилась связь между анальным сексом, потенциально опасным общественным поведением мужчины и мужеложством: во всех обвинениях такого рода содомия являлась дополнительной характеристикой и без того нелицеприятной личности обвиняемого, подтверждавшей его распущенность и отсутствие моральных устоев, что потенциально могло привести к таким серьезным преступлениям, как богохульство и раскол.