Илья Левит - От Андалусии до Нью-Йорка

Итак, люди мирно торговали. Захватить золотоносные районы мусульмане тогда не пытались — слишком трудно было бы перебрасывать через Сахару большое войско. Эта транссахарская торговля была очень важна для городов Северной Африки, да и вообще для Западного Средиземноморья. Вот на нее-то и нацелился в первую очередь Генрих Мореплаватель. В молодые годы побывал он в Северной Африке в ходе войны, которую вел, — это был, кстати, Крестовый поход, война с исламом. И быстро понял, что к чему. И решил дойти до тропической Африки по морю. Человек он был основательный. Пришлось ему начать почти с нуля — плавали-то европейцы до того только в водах известных, так сказать, цивилизованных. Все надо было улучшать: и корабли, и навигационные приборы, и карты. И самих людей — плавание в незнакомых водах внушало ужас. Он все преодолел. И в этом помогали ему евреи. Они славились как астрономы и картографы (о самом знаменитом из них я расскажу дальше). И вот, уже при жизни Генриха, стали заплывать португальцы все дальше в незнакомые доселе воды. Страх исчез. Генрих Мореплаватель, «служа Богу и королю», своему племяннику, обходил векового врага — мавров — с фланга. И заходил им в тыл. Думая о перспективах, принц в конце концов запретил своим капитанам разбойничать. Это только мешало торговле. И он выполнил намеченную им программу-минимум — португальцы дошли до тропической Африки. Уже после смерти Генриха Португалия встала там твердой ногой и начала торговать по-крупному — благо, в Африке люди охотно брали португальские товары, которые в Европе и продать-то было нельзя из-за невысокого качества. И платили в Африке золотом. Ну и иным товаром можно было поживиться (см. выше). И так все у португальцев хорошо пошло, что в последней четверти XV века стала быстро рушиться транссахарская торговля. Ибо водный путь был лишь немногим длиннее караванных трасс. И оказывался много легче тяжелого пути через пустыню. Маврам был нанесен жестокий удар, что и планировалось. Запомним это, читатель, ибо охвативший Северную Африку экономический кризис сказался на судьбе евреев, о чем со временем и поговорим.

Итак, мы оставили Испанию в момент, когда значительная часть (а может, и большинство) ее многочисленного еврейского населения крестилась. Одни сделал и это под угрозой смерти (в 1391 году это сделали еще родители маранов XV века, о которых сейчас пойдет речь), другие — из конформизма в начале XV века (см. главу 16). Так или эдак, впервые в истории крещеные евреи появились в массовом количестве. И тут-то выяснилось много интересного.

Начнем с того, что настоящие евреи, сохранившие свою религию, оказались на периферии испанской жизни. Они теперь проводили большую часть времени в гетто и мало контактировали с христианами (даже к христианской проститутке еврею ходить запрещалось). Они теперь ходили только в одежде из грубых тканей, без оружия и без украшений (даже женщины). Притом раввины и сами призывали к соблюдению этого закона, дабы не раздражать неевреев. Теоретически они должны были носить на одежде знак в виде ярко-красного или ярко-желтого круга, но, похоже, на соблюдении этого власти не очень настаивали — и так еврея ни с кем не путали. Ибо ему запрещалось стричь бороду и волосы. Давно уже никто не говорил ему уважительное «дон» такой-то (а в былые времена так к уважаемому еврею обращались даже короли). Еврею запретили многие занятия, оставив самые презренные, как это было и в остальной Европе. А сверх того обязали слушать христианских проповедников, чего даже в остальной Европе не практиковалось. И синагогу теперь община могла иметь только одну, как можно менее приметную. Красивые синагоги уже давно передали христианской церкви. Еврею ограничили и свободу передвижения — чтобы не вздумал ускользнуть из Испании (кто-то все-таки ухитрялся удрать). В общем, тяжело стало жить евреям. Но пока их не били (после 1391 года), и они как-то существовали и проявляли стойкость в бедах и твердость духа. Не так было с маранами. В начале XV века мараны, в сущности, заняли ту нишу, которую в свой «Золотой век» занимали евреи. Они могли залетать очень высоко. И в церковной иерархии — тоже. Однако жизнь у них в описываемое время, даже еще до организации знаменитой испанской инквизиции и принятия расистских законов «о чистоте крови», была трудная. Ибо в свое время, в «Золотой век», испанцы, в общем-то, относились к евреям неплохо. А вот к маранам сразу же отнеслись враждебно. Не верили в искренность их перехода в христианство, и, отчасти, справедливо (о чем чуть ниже). Но было ли это единственной причиной неприязни? Или, привыкнув давать выход своей ненависти, «добрые христиане» просто сменили объект для нее? Еврей теперь был изолирован. С ним редко встречались. Он стал во всех отношениях периферийной фигурой. Папа Мартин V категорически осудил насильственное крещение и запретил насилие над евреями. А слово Папы еще имело вес. И вот выяснилось довольно быстро, что обычного еврея, когда он заперт в гетто, унижен и т. д., можно терпеть, хотя бы два-три поколения. Иное дело — маран. Он-то унижен не был. Он был тут, среди людей. Его всюду видели, даже в церкви! От него, случалось, получали приказания. Он носил шпагу, был прекрасно одет, и ему приходилось говорить: «Дон». Он иногда бывал и конкурентом в получении важной должности. Словом, на них и перешла та неприязнь (а иногда ненависть), которая раньше полагалась евреям. А рационализировали свои чувства «старые христиане» тем, что мараны крестились лишь для вида, что они — тайные евреи. Считается, что сами успехи маранов, для которых крещение снимало все преграды на службе, в бизнесе, в обществе, бесили тех, кто преуспел меньше. Мараны остались в Испании чужаками. И им скоро предстояло это почувствовать, несмотря на то что поначалу официальные власти и церковь проявляли к ним показное радушие, и были даже случаи, когда знатные испанские семьи роднились с маранами (что потом создало много проблем).