Андрей Чернов - Донбасский код

Так небольшим теплым штрихом Курлат отобразил литературные баталии, которые и поныне знакомы в формате противостояния поэтов-авангардистов, ведущих поиск новой формы (а значит —экспериментирующих) и поэтов, избравших путь традиционного стихосложения. И тут же, в свете этого доброго юмора, перед нами предстает атмосфера творческого и демократического общения молодых писателей.

Понять детскую литературу и её читателей Курлату помогло общение с Корнеем Ивановичем Чуковским. В книге «Казнить Нельзя Помиловать» Иосиф Курлат вспоминает: «К Корнею Ивановичу Чуковскому я, например, ходил, как на работу: каждый понедельник ровно к семнадцати часам. Читать стихи он мне не давал: отбирал у меня все принесённое с собой и сам читал нараспев — очень громко, размахивая при этом своими большими и длинными руками. Прочитает стихотворение и, как школьный учитель, объявит оценку: четвёрка! Или: «А за эту штуковину вы больше тройки не заслужили». Если же стихи ему нравились по-настоящему, а такое хоть и редко, но бывало, читал их и во второй, и в третий раз. И с тем же неподдельным энтузиазмом. И радовался моим удачам, словно своим собственным. Осенью и зимой 1955 года мы с Чуковским много говорили о детской поэзии — о её сущности, характере, назначении, специфике и проблемах. Корней Иванович часто вызывал меня на спор, и я, к его большому удовольствию, принимал этот вызов». Чуковский в это время, наряду с Пастернаком и Ахматовой, были своеобразными реликтами эпохи Серебряного века русской культуры, с её тягой к литературной игре и мистификациям. Курлат сообщает об одной из бесед с Чуковским, во время которой Корней Иванович предложил молодому писателю объединить его небольшие произведения в цикл «Маленькие сказки для больших детей» и предложить их редакции журнала «Огонёк». Вот живая сценка, запечатлённая «учеником»:

— Вы думаете, напечатают?

— Пожалуй, нет, — усмехнулся Чуковский. — Но если внизу дописать: «Перевод с хинди», то напечатают обязательно. — И Корней Иванович расхохотался, довольный хитрой ловушкой, замышляемой для уважаемого журнала.

— Но это же унизительно, Корней Иванович!

— Трудно вам придётся в литературной жизни, Курлат, — вздохнул Чуковский. — Несговорчивый вы человек. А впрочем, кто знает: может, это и к лучшему?».

Чуковский предложил помощь молодому писателю в издании рукописи книги. Курлат, застыдившись того, что признанный авторитет его «как маленького, поведёт в издательство», не явился в условленное время на встречу. Книгу он всё равно издал — позже. Но совесть Курлата осталась чиста.

После завершения обучения в Литинституте им. Горького в 1961 году Иосиф Курлат был вынужден уехать из Москвы (по причине, как он после предположил, политической неблагонадежности). Сначала жил в Донецке, с 1965 года — в Северодонецке. Здесь продолжил интенсивно работать, писать для детей, переводить. С 1956 года одна за другой выходят его книги — в издательствах Донецка, Киева, Москвы и других городов СССР, в переводах — в социалистических странах Европы. Всего — около 50 книг.

Но ситуация изменилась после развала Советского Союза. Гибель страны повлекла за собой и развал прежнего книжного рынка, гибель издательств. Как следствие — писатель потерял возможность жить своим трудом.

Последние девять лет жизни — при так называемой украинской «незалэжности» — трудное, тяжелое время в жизни писателя. Курлат привык жить по совести, честно и порядочно, не стелясь перед властью, не угождая чиновникам. Он имел возможность стать «писательским чиновничком», что-то вроде придворного поэта. Но прогибаться было не в его стиле.

Нахлынувший мрак «свободы и демократии» лишал пропитания, но он не мог отобрать у него способности мыслить и творить. Иосиф Курлат много пишет, создаёт и руководит студией детского литературного творчества «Родничок», клубом молодых литераторов «Ровесник». Стал одним из организаторов издания литературно-художественного альманаха «Мечта» в Северодонецке.

В 2017 году были опубликованы письма Курлата дочери Наталье. В письме за 1999 год найдём такие ужасные строки: «…Вчера, работая над «Родничком», прихватил и часть ночи. А в 7 утра раздался звонок в дверь: пришла нищая, такая захудалая на вид, что я отдал ей последний оладик, приготовленный с вечера на завтрак. Голова трещала ужасно. Всё же сочинилось четверостишие: