Андрей Чернов - Донбасский код

Именно в этом парке, находящемся практически в самом центре старого Луганска, и установили городские власти «крепостной единорог» — символ давнего служения города и луганчан русскому Отечеству. С момента установки (начало ХХ века) пушка стала любимицей луганской детворы. Одна из почтовых карточек начала ХХ века запечатлела пушку на старом лафете в окружении юных луганчан, которым суждено было потом окунуться в бурный и кровавый век, век революций, войн, общественных вихрей.

Прошло время. Сменились названия улиц и площадей, многие поколения, общественное устройство. А «крепостной единорог» прописался на площади перед Луганским краеведческим музеем, оставаясь вечным символом служения русской Отчизне, её славе и чести. И юные луганчане, которым суждено строить и развивать молодую Луганскую Республику, по-прежнему тянутся к старинной пушке — двум столетиям героического прошлого русского Луганска.

«Семейный альбом» Михаила Матусовского

В судьбе Луганска Михаил Львович Матусовский играет особую роль. Он не просто выходец из города, как, скажем, Владимир Иванович Даль. Матусовский родился и вырос в Луганске, под сказочным донецким небом. Сюда он неоднократно приезжал. И каждый раз затерянный в придонцовых степях город пробуждал в нём чувства, о которых невозможно было не сказать.

Кажется, что проще — сказать о своих чувствах? Но чем сильнее, чем неподдельнее чувство, тем большее косноязычие охватывает человека. Будто колокол, лишенный языка, творец может и не может сказать всего, полнозвучно, с пониманием своей правоты.

Песня должна быть прожитой и пережитой, чтобы зазвучать правдиво, честно, своей жизнью, уже отделённой от жизни своего творца.

Так у любого музыкального инструмента — звук, аккорд есть нечто иное, нежели изначальная материя — древесина корпуса скрипки или медь колокола, его порождающие. Но что удивительно: ещё не звучащий звук уже живёт в скрипке или флейте. Его нет, но одновременно он — есть.

Кажется, это понималось Михаилом Матусовским. Не тогда, когда он бегал по улицам родного Луганска. Нет, должны были пройти годы расставания — и с друзьями, и с искрящей под солнцем Луганью, и с улицами и площадями Луганска.

О родном Луганске Михаил Матусовский пытался писать, ещё будучи студентом Литинститута. В 1937 году он вместе с Константином Симоновым приезжал в Луганск за сбором материала для будущей книги. Эта книга — о Луганске и луганчанах — увидела свет только в 1939 году и называлась предельно понятно — «Луганчане». И мастерство авторов вовсе не рядовое, и темы, поднятые ими — животрепещущи. Но книга «Луганчане» не нашла большого отклика у читателей.

Ступенька для преодоления — не более. Почему так? Чего не хватило?

Виноградный сок не сразу превращается в вино. Время — лишь сгусток вечности, славное ничто, существующее и одновременно не существующее. Время отнимает и даёт. Понимание Луганска — всего многоголосья его, затерянного среди донецких степей, пришло к Матусовскому лишь со временем. С потерями пришло и осознание…

Так родилась книга воспоминаний Михаила Матусовского «Семейный альбом». Написанная в 1970–1978 гг., книга несколько раз издавалась как при жизни, так и после смерти поэта-песенника. Короткие новеллы, эссе, отдельные штрихи, вошедшие в книгу, наполнены живым Луганском 20–30-х гг. прошлого века. И каждая страница «Семейного альбома» — не только исповедь-признание в любви к родному городу. Это возвышенно-поэтическое, философское размышление о целых поколениях обитателей юга России. О судьбе обыкновенного провинциального города, над которым только-только отшумела гроза гражданской войны, а тучи Великой Отечественной ещё не появились на горизонте.

Как же важно донести пережитое, не расплескать несказанное, переполняющее тебя через край!

«Семейный альбом» — вовсе не хроника. И события в книге не разложены по полочкам годов. Поэту Михаилу Матусовскому чужд подобный сухопарый историзм. Как художник, он выхватывает не отдельные события, малые в своей исторической незначительности, но образы, существенные для понимания мироощущения луганчанина юности Матусовского. Объективность наполняется субъективностью, и вместо высушенного чучела перед нами предстаёт удивительное полотно времени.