Робер Очкур - На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции

— Я тут… с Лукерьей!

Они остановились у дома Вяземского, этой страшной в то время трущобы, и распростились.

Я тотчас вернулся в дом де Роберти — прямо в квартиру Никитиной.

Она пила за некрашеным столом чай, со свистом втягивая его с блюдца. Взглянув на меня, безучастно спросила:

— Чего, милый человек, надо?

Я невольно засмеялся:

— Не узнала?

Она отставила блюдце и всплеснула руками.

— А вот те Христос, не признала, ваше благородие! Вот обрядились-то. Диво! Ей-Богу, диво!

— За делом к тебе, — сказал я.

Она тотчас приняла степенный вид и, выглянув в сени, старательно закрыла дверь.

— Что прикажете, ваше благородие?

— У тебя сейчас двое были, вещи продали, — сказал я. — Покажи их!

Она кивнула, беспрекословно подошла к сундуку и раскрыла его.

Я задрожал от радостного чувства, когда она вытащила и показала мне вещи. Это были довольно старый полушубок и извозчичий кафтан с жестяной бляхой!

Чего лучше. Предчувствие не обмануло меня, я напал на след!

Но скоро наступило разочарование.

— Пятерку дала, — пояснила мне равнодушно Никитина, — али краденые?

— Другое-то разве несут к тебе? — сказал я. — Ну, вещи пока что пусть у тебя будут. Только не продавай их, а теперь скажи, кто тебе их принес?

Она подняла голову и спокойно ответила:

— А пес их знает. Один через другого, мало ли их идет. Я и не спрашиваю!

— Может, раньше что приносили?

— Нет! Это в первый раз.

— А в лицо запомнила?

Она покачала головой:

— И в лицо не признаю. Один-то совсем прятался, в сенях стоял, а другой все рыло воротил. Только и видела, что рыжий. Да мне и в мысль не приходило разглядывать!

Я смущенно вздохнул.

— Ну, так пока что хоть вещи побереги!

Вот на это-то происшествие я и намекнул Келчевскому.

Несомненно, я напал на след; я знал это, но вместе с тем у меня в руках не было еще никакого материала. И все же я решил арестовать этих людей и стал их выслеживать.

В это время, пока я выслеживал свою дичь, двое надзирателей Нарвской части арестовали двух человек по подозрению.

4 января 1857 года, вечером, шли они по Обводному каналу и вдруг слышат, как двое мужчин рядят извозчика к Калинкину мосту и говорят ему:

— Только вези нас беспременно через погорелые места!

Слова эти показались полицейским подозрительными, и они арестовали обоих мужчин.

Прач возликовал.

— Самих убийц за ворот ухватили! — говорил он, пыхтя от волнения.

Но мужчины оказались сапожным подмастерьем и сидельцем из лавки, которые ехали к знакомым женщинам.

— А наказывали мы через погорелые места ехать от храбрости. Сказывали, что там опасно, ну а мы как — ничего себе… слава Богу… — объяснили они, показывая кулаки.

И их отпустили. Прач выругал надзирателей и надулся, а тут, словно ему в упрек, седьмого числа я арестовал своих молодцов, обвиняя их в продаже тулупа и армяка.

Келчевский взялся их допросить.

Один из них, рыжий здоровый парень с воровской наглой рожей, назвался государственным крестьянином Московской губернии Александром Петровым, а другой любимским мещанином Иваном Григорьевым.

Заявили они, что ходят без дела, ищут места, а что до Никитиной, то никакой такой не знают и никаких вещей ей продавать не носили.

Уперлись на этом, и конец.

Мы их посадили. Я занялся проверкой паспортов. Все оказалось в порядке.

Вызывали Никитину, и не знаю, боялась ли она очень, только не признала ни того, ни другого.

А между тем уверенность, что это именно одни из «душителей», была во мне так крепка, что я передал ее и Келчевскому, и тот продолжал держать их в тюрьме.

Время шло.

Я продолжал свои поиски, но безуспешно. Мои арестанты сидели, и Келчевский также безуспешно разговаривал с ними. Убийства с удушением повторялись.

Я уже падал духом, как вдруг опять случай пришел мне на помощь.

Я упоминал выше про шайку грабителей, оперировавшую в это же время в Петербурге. Она состояла из шести человек, и тому же Келчевскому поручено было производить по этому делу дознание.

Я никогда не упускал случая присутствовать при его беседах с преступниками, если у меня выпадало свободное время.

Он в свою очередь никогда не отказывал мне в этом, и должен сказать, что если впоследствии, уже будучи начальником сыскной полиции, я умел добиваться признания там, где мои помощники совершенно терялись, то этим я целиком обязан Келчевскому.

С десяти слов он умел поставить допрашиваемого в противоречие с самим собою, загоняя его совершенно, и у сбитого с толку добивался наконец правдивого рассказа.