Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания

– Друг мой, кто же не знает, что граф мечтает о третьем своем приходе к власти! И что все надежды его на Маклакова. Ну, а так как Маклаков в сфере нашего влияния, то… судите сами! 648

Я обомлел. И, вероятно, это было написано на моем лице. Гофмейстер сочно жевал и поблескивал красивыми глазами.

– Как это говорят, – есть много на свете, Горацио, о чем не снилось мудрецам…

– Шутить изволите.

Гофмейстер проглотил, вытер рот.

– Вот что: вы когда видели Витте?

– Сегодня.

– Ну да, он мне говорил…

– Сочиняете.

Гофмейстер обратился через стол к Мещерскому.

– Князь, он не верит, что я говорил сегодня с Безносиковым…

Мещерский любовно усмехнулся. Гофмейстер уже жевал следующий кусок.

– Безносиков висел у меня на телефоне с полчаса. Едва отвязался от него…

– Врете!

– Хотите доказательств?

– Хочу!

– Князь, он не верит… Ха, ха!

Не помню, как кончился этот обед. Но доказательствая получил. Так обманутый муж получает доказательства измены всю жизнь любимой жены. Так получают по темени удар падающего карниза. Я написал статью «Два графа».

А Витте написал обо мне в «мемуарах».

Главу о Мещерском Витте начинает так: «У Мещерского были две жены: К[олышко] и Бурдуков». В этом посмертном уколе Витте нет ничего нового, да, пожалуй, и обидного: он лишь формулировал и пропечатал «глас народа». Любовником кн[язя] Мещерского считали меня с юных лет, и эта репутация шла за мной по пятам, даже когда я был окружен «женами» и детьми. Мою «карьеру», мой достаток, все, вплоть до моих литературных успехов, приписали этой «близости». По подозрению в ней меня даже хотели удалить из Николаевского училища. Не удалили, но потребовали, чтобы я с Мещерским раззнакомился. На несколько лет я с ним и раззнакомился.

Исповедываться на эту тему трудно. Доказать, что я не верблюд, и здесь, как в «моем деле» с предательством, невозможно. Не 1½, а много десятков лет разделяют меня от эпохи, когда это могло быть. Как и в «моем деле», я вынужден защищаться более логикой, чем фактами, – переставить этот щекотливый вопрос с ребра: было ли это? – на ребро: могло ли это быть?

Но прежде два слова по существу: более ли позорно быть любовником кн[язя] Мещерского, чем, скажем, леди Чаттерлей (собирательной)? Более ли унизительно прильнуть к старику, чем к старухе? Случаи альфонсизма русских молодых людей нередки: эмиграция дает списки представителей нашего бывшего лучшего общества, вытанцовывающих старух. Свою юность и свои титулы они продают модным портнихам, дочерям «свиных» и иных королей. «Глас народа» с этим мирится. Но педерастия, грех содомский!

Не знаю, как у большевиков, но на западе и во всем мире «грех» этот исключен из сферы безнравственности. Педерастия, как и параллельное ему лесбиянство, получили право гражданства. Ведь в самой глубокой древности они шествуют за колесницей Эроса. Им посвящены вдохновеннейшие творения. И самые модные течения современной мысли не чураются, а углубляются в тайну плотского распада, находя в нем нечто близкое к распаду моллюска в раковине, создающему драгоценную жемчужину. Как жемчуг – болезнь этой раковины, так и педерастия с лесбиянством – продукт болезни пола. Такова психология физиологии!

С ней, понятно, можно спорить. Общество должнозащищать основной закон природы, помогающий размножению. Общество вынужденопредпочитать самое уродливое соитие под покровом закона самому прекрасному вне закона. Так было и так будет.

О том, что Мещерский педераст, знала вся Россия, как вся Англия знала, что педераст – гениальный Оскар Уайльд; как вся Германия знала, что педераст – друг Вильгельма, граф Эленбург. Но многие ли у нас знали, что лучшие творения нашего поэта Апухтина, автора поэмы «Месяц в монастыре», вдохновлены были ему не женщиной, а мужчиной? Что мужчиной же вдохновлена дивная музыка Чайковского? Что закоренелым педерастом был царский дядя вел[икий] кн[язь] Сергей Александрович? Что педерастией были сплошь заражены наши Императорское училище правоведения и Императорский] пажеский корпус, как в Германии был ею заражен весь прусский гвардейский корпус? Знают ли менторы нравов, что в Париже, в Берлине, в Вене, Ницце под охраной властей процветают трущобы, где культивируется однополая любовь? Что любовь эта всюду прогрессирует? Что у парижских шикарных кокоток, кроме любовника, всегда имеется и любовница, что на модном пляже Жуан ле Пен, этим летом еще, прелестницы в майотках шумно протестовали против конкуренции прелестников (хлеб отбивают)?