Иван Лучицкий - Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Потомок одного из знатнейших и древнейших аристократических родов, Анри де ла Тур д’Овернь, виконт де Тюренн, впоследствии герцог Буиллон, родился в 1555 г. в замке Жоз ( Jose ), в горной Оверни, где живее, чем где-либо сохранились предания старины и где нравы носили еще отпечаток феодальных времен. Сначала здесь, а потом в замке Шантильи, у своего родного деда по матери, коннетабля Монморанси и под его непосредственным руководством, получил молодой виконт свое первоначальное, преимущественно чисто военное воспитание, выработавшее в нем тот дух храбрости и смелости, которым отличались все его действия. Впечатлительный мальчик с малых лет постоянно слышал из уст самого коннетабля рассказы о военных подвигах французов, и его любознательность, способность быстро схватывать и запоминать все, что говорилось при нем, уже и тогда, по его словам, заставили его относиться с уважением и восторгом к храбрости и мудрости коннетабля [1499] Mémoires de Tavannes // Collection Michaud. T. Vlll. P. 2. . Любимою его мечтой сделалось желание самому отличиться, и уже на 15 год жизни он задумал предпринять поход, собрал вокруг себя молодежь, одних с ним лет, приготовил все, что необходимо для похода. Правда, его поймали, сделали строгое внушение, спасшее его от розог, но не могли убить в нем рьяного желания отличиться. Ему было 10 лет, когда вследствие перемены правления его дядя получил вновь доступ ко двору. Молодой виконт отправился вместе с ним и был впервые представлен королю. Его встретили очень милостиво, и мальчик не забыл той улыбки, с которою его приняли король и его мать. Он попал теперь в новую среду, очутился среди новых людей, новых понятий. Ему предоставлена была большая свобода, он беспрепятственно мог входить, куда хотел, и часто являлся на совещания государственного совета. Он был смел, на него не обращали внимания, но он вслушивался жадно в то, что говорилось, привыкал размышлять о серьезных делах. Блестящая и пышная обстановка, среди которой он жил, зрелище постоянно борьбы страстей, вследствие соперничества из-за мест, рассказы об интригах, которые устраивались при дворе, дух тщеславие и честолюбия, овладевший всеми, — производили на него сильное впечатление. «Я был склонен по своему характеру, — говорит он сам о себе, — воспринимать зло, скорее, чем добро, и подражать порокам скорее, чем добродетелям». И вот «вращаясь постоянно среди придворных, постоянно слыша и видя новые вещи, новые идеи, я воспринимал их, часто не переваривая, не перерабатывая их» [1500] Ibid. P. 8. . Он видел интриги, присутствовал при их совершении, понял, что они ведут к удовлетворению честолюбия, дают возможность человеку возвыситься, видел и то, как усиленно добиваются покровительства и милостей короля или принца, и сам пошел по тому же пути. Его ловкость, любезные и изысканные манеры, выработанные под руководством мадемуазель Шатонеф, его метрессы, способность мастерски владеть оружием дали ему возможность постоянно находиться подле короля, пользоваться завидною милостью — его вниманием. Изо всех сил старался молодой Буиллон, вышедший уже из под страха быть выдранным батогом, подделаться под короля. «Король постоянно божился, и я слышал от него, что божба — признак храбрости у молодого человека. И вот я стал божиться, бросил всякую скромность, сделался наглым и бесстыдным, зная, что это нравится королю» [1501] Ibid. Р. 8. . «Я понял, — говорит он, — в чем состоят препоны для карьеры при дворе», и так ловко повел дела, что уже на 15 году был сделан капитаном и смело мог надеяться играть со временем роль. Личный интерес, личная выгода сделались, таким образом, целью его деятельности, и он приучился оценивать людей по тем услугам, которые они ему оказывают, стал угождать тем, кто выгоден для него, и без зазрения совести бросал их, если видел, что он может достигнуть большего у кого-либо другого.

Уже тогда он понял, как важно иметь опору при дворе, как выгодно приобрести влияние на кого-нибудь из лиц королевского дома, и, пользуясь своею способностью очаровывать людей, привлекать их к себе, старался подчинить себе молодого герцога Алансонского, своего ровесника. Ему удалось достигнуть этого без особенных усилий и устранить от него всех своих соперников [1502] Ibid. .

Герцог Алансонский представлял собою особый тип, выработанный исключительно под влиянием придворной атмосферы, вне всяких традиций феодализма. То была натура вполне испорченная, человек без твердых нравственных принципов, двоедушный и крайне трусливый и нерешительный. Правда, он мог увлекаться, и часто увлекался каким-либо планом, подпадал влиянию энергических и честных людей, готов был идти за ними и в огонь, и в воду, но это с ним случалось лишь тогда, когда его личный интерес, его честолюбие, не знавшее границ были затронуты, когда он видел, что нет для него иной опоры, кроме той, которую он находил в этих лицах, иного пути, кроме предлагаемого ему ими. И Лану, и Колиньи, и Буиллон, каждый одно время влиял на этого маленького, невзрачного, вечно молчаливого человека [1503] Донесение С. Кавалли см. в кн.: Albert Е. Leben der Katharina von Medici. S. 320. , каждый заставлял его действовать по плану, который он предлагал, но всегда со стороны Алансона основою союза оставалось честолюбие. Условия развития, в которые он был поставлен, сделали его таким, каким он является во все время своей деятельности. Мать не любила его, оставила на произвол судьбы, мало заботилась о его образовании, даже, сознательно или бессознательно, разъединяла его с семьей. Молодой герцог редко виделся с сестрою, жил чаще всего вне двора, где-нибудь в загородном замке, среди женщин [1504] Mémoires de Marguerite de Valois // Collection Michaud. T. IX. P. 51; Relations des ambassadeurs vénitiens… T. II. P. 250–251. . Самолюбивый мальчик видел эту отчужденность, это невнимание к себе, и это возмущало его. Оспа страшно испортила его лицо: из красивого и свежего мальчика она сделала его страшным уродом. Лицо было страшно изрыто, нос безобразно распух, глаза сделались красны [1505] Mémoires de duc de Bouillon // Collection Michaud. T. XI. P. 6. . А это еще более раздражало мальчика, еще живее и сильнее заставляло его чувствовать малейшую обиду, малейшее неуважение к себе. Придворные мало обращали на него внимания; Карл IX отворачивался от него, несмотря на все усилия Алансона войти к нему в милость; Генрих Анжуйский смотрел на брата с презрением и вечно пикировался с ним; мать отзывалась об нем крайне дурно, и он видел ласки, расточаемые ею его братьям, и не встречал сочувствия к себе, слышал как прославляют победы его брата, провозглашают его героем, видел как на Анжу сыплются милости, а сам все продолжал оставаться не у дел, в загоне [1506] Cp.: Abrégé de la vie du duc dAlençon // Les Mémoires de Monsieur le duc de Nevers / Ed. T. Jolly. T. I–II. P., 1665. T. I. P. 65, 70 ff. . Болезнь сделала его крайне раздражительным, и мать уже опасалась его, когда ему было девять лет. «Я только что вернулась из Амбуаза, — писала она Гизу, — где я видела маленького « Moricau », у которого на уме одна только война, в душе которого вечная буря» [1507] Ibid. . Понятно, что злоба и ненависть пустили в нем глубокие корни, что вечно оскорбляемое самолюбие выработалось в безграничное «честолюбие» [1508] Davila H.-C. Historia delle guerre civili di Francia. P. 220. , что он стал юношею, питавшим «недобрые мысли», что он искал средств возвыситься и потерял способность быть разборчивым, что, по выражению Екатерины Медичи, он стал вечно делать глупости [1509] Baschet A. La Diplomatie vénitienne. P. 576. .