Иван Лучицкий - Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Пылкий Тюренн с несколькими дворянами немедленно принялся за исполнение плана и бросился к флоту, но нерешительность остальных не дала ему возможности продолжать начатое дело, и проект пал. Влияние Лану оказалось здесь вполне. Он тогда только что вышел из Рошели, остался в королевском лагере и сошелся с недовольными, относившимися к нему, к его опытности и военным талантам с полным уважением. Его советы — отложить на время предприятие, указание на возможность, даже на несомненность дурного исхода предприятия поколебали многих. Лану наше сильную поддержку в короле Наваррском, который опасался, чтобы герцог Алансонский не передал по дружбе плана заговора Ла Молю, к которому он питал сильное недоверие [1514] Mémoires de duc de Bouillon // Collection Michaud. T. XI. P. 12. .

Неудачный исход предприятия не успокоил виконта Тюренна. Слух о прибытии из Англии Монгомери с флотом на помощь Рошели подал ему новый предлог начать агитацию, которая была там успешнее, что весть эта возбудила надежду и у других заговорщиков. И вот вновь началась деятельность в их среде: составлялись кружки, шли совещания, был написан манифест, подписанный Алансоном, были даже приготовлены лодки, чтобы отправиться к Монгомери. Но отступление Монгомери с флотом подорвало проект, а увещания Лану, требовавшего отложить предприятие до более удобного времени, когда восстание не было бы подавлено сразу и нашлась бы значительная масса лиц, готовых поддержать начатую борьбу, заставили заговорщиков отложить исполнение проекта. Прибытие свежих сил в королевский лагерь послужило новым аргументом в пользу мнения Лану, а присылка двором Пинара с поручением к герцогу Алансонскому передать ему формальное запрещение за подписью короля и королевы-матери выезжать за пределы государства [1515] Arcère L.-E. Histoire de la Rochelle… T. I. P. 503. , показывало, что правительство, если не знает о существовании заговора, то по крайней мере подозревает, что он существует. Ввиду этих обстоятельств участники заговора порешили отложить дело до более благоприятного времени и предоставили Лану ведение дела, согласились ждать его приказаний и лишь по сигналу, данному им, открыть военные действия. Его торжественное обещание начать борьбу, когда все будет готово для нее, давало им основание надеяться на возможно лучшим исход предприятия, а тот союз, который в его лице они заключали теперь с гугенотами, открывал им возможность найти сильную опору в их борьбе с правительством.

Оппозиция, которую встретили проекты недовольных со стороны Лану, не была результатом одной только склонности его вести дело мирным путем, — он ясно видел, что силы, которыми владеют недовольные, еще не настолько велики, чтобы можно было надеяться на то, что восстание увенчается успехом. Раздоры в среде недовольных, невыясненность и неопределенность их плана, как повести борьбу, постоянные ссоры, которые происходили между ними из-за вопроса о том, к каким средствам прибегнуть ввиду борьбы, взаимное недоверие их друг к другу и опасения, что тайна их может быть выдана правительству кем-либо из участников заговора, молодость и неопытность вождей, их колебания, наконец, невозможность при существовавших тогда обстоятельствах найти сильную поддержку лично для себя в среде гугенотов, особенно вследствие враждебного отношения рошельской буржуазии к знати, — что Лану испытал на себе не более месяца тому назад, — в связи с теми надеждами, которые он возлагал на короля, дававшего торжественные обещания гарантировать права гугенотов, заставляли Лану оттягивать дело до того благоприятного момента, когда партия политиков организуется вполне и найдет более сильную численную поддержку в знати, когда можно будет вполне рассчитывать на помощь гугенотов.

События, совершившиеся после осады Рошели, бестактность правительства помогли Лану выполнить его обещание, ускорили время всеобщего восстания. Своими действиями правительство все более и более увеличивало число лиц, готовых пристать к партии политиков. Обращение крайне дурное с дворянством, холодный прием, какой встретила знать при дворе во время отъезда Генриха в Польшу, чрезмерное усиление власти и влияния итальянцев, все это, как и многие другие действия правительства, довели дело до того, что дворяне — католики толпами оставляли двор [1516] La Popelinière H. L.-V. La Vraye et entière histoire de ces derniers troubles, advenus tant en France qu’en Flandres et pays circonvoisins, comprise en dix livres. T. I–II. Cologne, 1571. T. II. P. 201. , унося с собою злобу и ненависть к правительству, устранявшему их от участия в управлении делами, переставшему оказывать им прежние милости. Они становились удобным материалом, которым не трудно было воспользоваться вождям партии политиков на случай восстания. А между тем положение тех, кто оставался при дворе, всех принцев крови и их свиты, становилось с каждым днем все хуже и невыносимее. При каждом удобном случае им наносили оскорбления, и они находились в постоянном страхе за свою жизнь. Домашние обыски стали обыкновенным явлением, и комнаты короля Наваррского и других принцев стали часто посещаться солдатами, которые прерывали все вещи с целью открыть след какого-либо заговора. Графу Ла Молю, любимцу герцога Алансонского, лишь благодаря простой случайности удалось спастись от кинжала убийц, поставленных самим королем, сторожившим ненавистного ему человека [1517] L'Estoile P. de. Registre du règne de Henry III // Collection des mémoires relatifs à l’histoire de France / Ed. M. Petitot. T. XLV. P., 1859. P. 82 ff. . Король Наваррский вечно страшился подвергнуться той же участи, а относительно принца Конде было известно, что король выразил сильное изумление, узнавши, что он вернулся живым из под Рошели [1518] Ibid. . Двор представлял арену, где клевета, коварство и обман находили, по словам Генриха Наваррского [1519] Thou J.-A. de. Histoire universelle de Jacques-Auguste de Thou depuis 1543 jusqu’en 1607. T. I–XVI. L., 1734. T. VII. Lib. LVII. P. 63. , полный простор и где смуты и ссоры стали обыкновенным явлением. Раздражение придворной знати, ее вражда к любимцам можно было ожидать страшной резни. А Екатерина Медичи употребляла все усилия, чтобы еще более раздражить страсти, разжечь затихавшую вражду между Гиза-ми и Монморанси [1520] Mémoires de l’etat. T. III. P. 141. . Она думала уничтожить этим опасных для нее соперников, а не замечала, как вырабатывала из них крайне опасных для себя людей, которые могли, при господствующем неудовольствии, поставить ее в крайне затруднительное положение. Тогда как раз выезд Генриха Анжу в Польшу и опасная болезнь Карла IX возбуждали с особенною силою умы, и вопрос о том, кто сделается по смерти царствующего короля королем Франции, занимал всех, так как от такого или иного решения его зависело или утверждение существующего порядка, или радикальное его изменение и изгнание ненавистных итальянцев. Взоры всех недовольных, обращались невольно к герцогу Алансонскому, как к лицу, которое имело наибольше прав занять вакантный трон и на которое знать возлагала все свои надежды; в нем видели человека, заявившего враждебное отношение к существующему порядку дел, недовольного тем жалким положением, в какое Екатерина Медичи поставила и его, и знать. Напротив, Екатерина Медичи и Гизы употребляли все усилия, чтобы отклонить происки политиков и посадить на французский трон Генриха, приверженность которого и безграничное уважение к делу католицизма были хорошо известны, Генрих медлил с выездом, изобретал всевозможные предлоги, чтобы оттянуть то время, когда он должен будет оставить Францию и Лувр, проститься и с роскошною обстановкою, к которой он привык, и с теми придворными феями, красота которых держала его постоянно у ног их; проститься, быть может, и с короною Франции.