Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

В начале апреля 1825 года Пушкин обратился к Шишкову с жалобой на литератора и цензора Е. И. Ольдекопа, который без его ведома перепечатал поэму «Кавказский пленник», вместе со своим немецким переводом. Поэт писал: «Выключенный из службы, следовательно не получая жалования и не имея другого дохода, кроме своих сочинений, решился я прибегнуть с жалобою к самому вашему высокопревосходительству, надеясь, что вы не захотите лишить меня хлеба — не из личного неудовольствия противу г. Ольдекопа, совсем для меня незнакомого, но единственно для охранения себя от воровства».

Для Пушкина это был вопрос принципиальный. Ещё с большей решительностью, чем прежде, он настаивал на том, что литературный труд, очень нелёгкий и очень важный, как всякий труд, должен быть оплачен и давать писателю средства к существованию. Литературный труд действительно являлся его единственной статьёй дохода, единственным путём к независимости. Упрекая брата в «чтенебесии» — в том, что он читает повсюду его стихи до того, как они появляются в печати, и тем лишает заработка, Пушкин писал ему: «У меня нет родительской деревни с соловьями и с медведями». Время поэтов-дилетантов, пишущих для собственного удовольствия или «на случай», для развлечения немногих избранных, прошло — Пушкин понимал это. Он стал профессионалом. Первым подлинно профессиональным русским писателем. Писательское дело стало для него во всех отношениях делом жизни.

Пушкина возмущало «неуважение к литературной собственности», отсутствие в России каких-либо законоположений, охраняющих интересы писателя. К этому вопросу он возвращался много раз на протяжении 20-х и 30-х годов.

Своё право на профессионализм, так же как свои взгляды на высокое назначение поэта и свои новые творческие принципы, долженствующие определить решительные перемены в настоящем отечественной литературы и предвещающие её великие достижения в недалёком будущем, он защищал со всей энергией и последовательностью.

Пушкин мечтал о своём журнале, где можно было бы широко и последовательно пропагандировать собственные взгляды. «Более чем когда-нибудь чувствую необходимость какой-нибудь Edinboorg review» — писал он Вяземскому в феврале 1825 года. И опять — в августе: «Когда-то мы возьмёмся за журнал! Мочи нет хочется…»

Но пока приходилось в основном довольствоваться письмами, в которых поэт говорит о литературе с обстоятельностью серьёзной критической статьи настолько искренне и прямо, насколько можно было, зная, что корреспонденцией его интересуется полиция. Всегда последовательно бескомпромиссный в своих критических оценках, он не терпел беззубости и беспринципности в критических суждениях других. «Брат Плетнёв!— советовал он другу.— Не пиши добрых критик! Будь зубаст и бойся приторности!» Нередко прибегал к такому оружию в борьбе с противниками, как эпиграмма. «Героями» его эпиграмм наряду с власть имущими становились бездарные графоманы, реакционные критики и журналисты. «Каченовский восстал на меня. Напиши мне, благопристоен ли тон его критик — если нет — пришлю эпиграмму»,— писал он брату в марте 1825 года, имея в виду отклик Каченовского на первую главу «Евгения Онегина». На Каченовского написаны эпиграммы «Охотник до журнальной драки» и «Жив, жив курилка». То, что при составлении сборника стихотворений пришлось отказаться от публикации большей части эпиграмм, огорчало Пушкина. «Изо всего, что должно было предать забвению, более всего жалею о своих эпиграммах — их всех около 50 и все оригинальные,— жаловался он Вяземскому,— но по несчастию я могу сказать, как Chamfort: Tous ceux contre lesquels j’en ai fait sont encore en vie [175] Шамфор: Все те на кого я их написал, ещё живы (франц.). Шамфор Себастьян-Рош-Николай — французский писатель XVIII века. , a с живыми — полно, не хочу ссориться». Есть свидетельства, что поэт намеревался даже издать отдельный сборник своих эпиграмм и своеобразным предисловием к нему должно было служить стихотворенье «О Муза пламенной сатиры!..» Осуществление этого намерения, естественно, представляло большую сложность. Но и не попавшие в печать пушкинские эпиграммы были известны весьма широко в устной передаче. По существу эпиграммами являются и некоторые авторские отступления в написанных в Михайловском главах «Онегина».

Особенно отчётливо литературные взгляды Пушкина, его убеждённость в истинности тех эстетических принципов, какие сформировались у него к 1825 году, выявляются в его замечаниях на «Горе от ума» Грибоедова, «Думы» Рылеева, в полемике с А. Бестужевым о «Евгении Онегине» и с Вяземским о Крылове.