Михаил Елисеев - Нашествие Батыя на Северо-Восточную Русь

Всё это Всеволод прекрасно понимал, как знал и то, что случилось с семьёй Юрия Ингваревича во время взятия Рязани. Поэтому нет ничего невероятного в том, что молодой князь, понимая бессмысленность дальнейшего сопротивления, решил попытаться договориться с Батыем. Только двигал Всеволодом не страх за собственную шкуру, как указал враждебный суздальскому княжескому дому летописец, а желание любой ценой спасти свою семью.

Был ли уверен старший сын великого князя в том, что его переговоры с ханом закончатся благополучно? Конечно нет, поскольку знал о том, как монголы относятся к послам, трагедия на реке Воронеж ещё была свежа в памяти русских князей. Да и кровь хана Кулькана была на его руках. Но скорее всего, Всеволод и понятия не имел, что убил сына Чингисхана и дядю Батыя. Кто ему мог об этом рассказать? Никто, а у Кулькана на знамени не было надписано кириллицей, кто он такой есть. Если бы Всеволод об этом знал, то никогда бы не отправился в ханскую ставку.

Но князь об этом не догадывался и пошел на переговоры с Батыем. По его мнению, это был шанс, пусть и минимальный, спасти близких людей. Всеволод надеялся, что монгольский хан не захочет терять под каменными стенами крепости своих воинов. Что при встрече лицом к лицу ему удастся убедить Батыя не расправляться с женщинами и детьми, укрывшимися в Успенском соборе. Очевидно, все эти соображения и подвигли Всеволода Георгиевича вступить с Батыем в переговоры.

Здесь присутствует ещё один момент, на который стоит обратить внимание – что именно мог предложить Всеволод хану в обмен на жизнь своей семьи? Если исходить из того, что князь не знал о том, что на руках у него кровь чингизида (а так оно, скорее всего, и было), то он мог сделать только одно – сдать без боя детинец. Больше ничем другим Всеволод не мог заинтересовать завоевателя.

Фраза о том, что князь « вышел из города с частью дружины, неся с собой богатые дары », явно вставлена летописцем для красного словца и нагнетания ситуации. В лучшем случае Всеволод мог выйти только с небольшой личной охраной, поскольку после битвы под Коломной и сражения на валах столицы от его дружины вряд ли что осталось. Что же касается даров, то здесь два варианта развития событий – либо Всеволод отправил своих людей в скарбницу за сокровищами и велел хватать всё, что попадется под руку, либо никаких даров не было. Времени, чтобы лично отобрать дары для завоевателя, у князя не оставалось. Счёт шёл на минуты, поскольку орда уже изготовилась к штурму цитадели.

Ещё один принципиальный момент – почему Батый распорядился убить Всеволода, не дожидаясь сдачи детинца? Ведь хану ничего не стоило пообещать князю всё что угодно, а затем отказаться от своего слова. Как Джебе и Субудай в битве на Калке. В этом случае Батый мог сохранить немало жизней своих нукеров. Ответ лежит на поверхности. Защитники детинца отказались открыть ворота, несмотря на приказ Всеволода, и после этого хан распорядился его убить. Трудно сказать, кто в цитадели принял решение продолжать борьбу, вполне возможно, что это были епископ Митрофан и княгиня Агафья. Старший сын Георгия Всеволодовича перестал представлять для хана интерес, поскольку стольный Владимир и так был практически взят, а кровь дяди Кулькана взывала к отмщению. Тургауды зарезали молодого князя и бросили безжизненное тело к ногам своего повелителя.

Есть большая вероятность, что суздальские летописцы просто не стали рассказывать о капитуляции Всеволода, а сразу обратили внимание на подвиг княгини Агафьи и епископа Митрофана. Они предпочли смерть позору плена.

О судьбе князя Мстислава достоверной информации нет. В некоторых летописях есть косвенные указания на то, что он вместе с Всеволодом постригся в монахи: « Утром увидели князья Всеволод и Мстислав и епископ Митрофан, что город будет взят, и, не надеясь ни на чью помощь, вошли они все в церковь святой Богородицы и начали каяться в своих грехах. А тех из них, кто хотел принять схиму, епископ Митрофан постриг всех: князей, и княгиню Юрия, и дочь его, и сноху, и благочестивых мужчин и женщин » (Из Тверской летописи). Аналогичная информация приводится в Львовской летописи: « Постриже владыко всех князей и князин, елицы хотяху во аньилский образ » (т. 20, с. 157).

В Мазуринском летописце конкретно прописано, что Мстислав принял схиму: « Князь же Всеволод и Мстислав увидевше, яко граду взяту быти и постригошася во иноческий аггельский образ » (т. 31, с. 70). Но настораживает один момент. Вспомним, как составители Никоновского летописного свода записали в монахи Петра Ослядюковича, которому по должности не положено заниматься такими вещами. Та же ситуация могла быть и с Мстиславом, которого автор Мазуринского летописца непринужденно сделал монахом. По логике вещей, если бы средний сын князя Георгия принял схиму, то он вместе с братом должен был отправиться в ханскую ставку. Какой ему смысл сидеть в детинце, если нет надежды на спасение.