Сергей Кисин - Ростов-папа. История преступности Юга России

И хотя затемнить христианскую душу (убить) в традиционно разбойном Донском краю особых проблем не составляло, все же подавляющее большинство острожников содержалось за более или менее мелкие кражи, мошенничество, просрочку паспортов, бродяжничество и попрошайничество.

Для сравнения, в 1853 году на полумиллионное население Санкт-Петербурга приходилось всего 5 убийств, 6 грабежей и 1260 краж и мошенничеств.

В 1873 году полицмейстер Ростова Семен Сербинов докладывал городскому голове Петру Максимову: «…обширная торговля, громадный отпуск хлеба за границу привлекают в Ростов множество рабочих, занимающихся исключительно на берегу ссыпкою и просушкою хлеба, через что образовался неизвестный почти нигде в России, за исключением Петербурга и Одессы, класс пролетариата, живущего ежедневными заработками на мойках, сушке и пр. Колебание цен на хлеб, уменьшение отпуска хлеба за границу отражаются на наших рабочих точно так же, как в больших городах Западной Европы, и производят кризис, вследствие чего десятки тысяч рабочих остаются без работы и куска хлеба, как это было, например, в 1872 году, когда с проведением Воронежской железной дороги рабочие, привлеченные слухами о хороших заработках, пришли громадными массами, а отпуск хлеба уменьшился, и множество из них осталось без всяких средств к существованию. Подобные массы голодных, оборванных рабочих не могут не внушить справедливого опасения за благосостояние граждан, а в нынешнее бедственное время еще больше внушают опасения при тех ничтожных средствах, которыми располагает Ростовская полиция для предупреждения, преследования и открытия преступления… Пьянство поголовное, повальное, самые буйные, грязные сцены разврата, ссоры — таковы характеристические черты пришлого населения, не знающего друг друга».

Данные о пьянстве явно не взяты с потолка. В городе работало несколько спиртоочистительных заводов и казенные винные склады, масса частных ренсковых погребов и виноторговен. 236 трактиров и множество более приличных кафе и рестораций (всего около 400 питейных заведений), которые в 1890 году принесли 70,8 тысячи рублей прибыли. Тогда четверть ведра вина местного завода Ивана Трифонова стоила 1 рубль 25 копеек, бутылка — 30 копеек, полбутылки — 15 копеек.

Особенно густо кабацкая сеть опоясывала пролетарское Затемерницкое поселение, где, не без поддержки зеленого змия, частенько начинались бунты, смуты и стачки с баррикадами.

Не случайно путешествующий по югу России столичный писатель и этнограф Евгений Марков, побывавший в Ростове в середине 80-х годов XIX века (отец будущего известного думца-черносотенца Николая Маркова-второго, также часто бывавшего в городе на Дону), в своих «Очерках Кавказа», опубликованных в 1887 году, главу, посвященную Ростову-на-Дону, назвал «Кабак-город».

В 1904 году на страницах газеты «Донская речь» можно было прочитать: «Ростов пьет сногсшибательно и, главным образом, казенное столовое вино. В месяц мы выпиваем до 12 тысяч ведер вина… На сие дело мы тратим 8 тысяч рублей в день, 240 тысяч рублей в месяц и 3 миллиона рублей в год». В 1913 году уже газета «Приазовский край» ужасалась: «Мы выпиваем в день до тысячи (тысячи!) ведер „монополии“… В октябре 1913 года жителями Ростова выпито 31 983 ведра водки…» Это по 8 литров чистого алкоголя на человека, включая грудных и немощных.

Неправильно, конечно, было бы списывать криминализацию молодого Ростова на повышенную восприимчивость к зеленому змию, но даже грошовый пропой требует этого самого гроша. А его можно либо заработать, либо похристарадничать, либо украсть или отобрать. Благо, в жирном торговом Ростове было у кого.

Разбойный ген жителям бескрайнего Донского края не был занесен инопланетянами. Он впитан исторически людьми, не знавшими крепостного состояния, но познавшими реальную цену земли и воли. Сюда испокон веку бежали «из России» и Степи от неправд и притеснений, дабы обрести желанную свободу и вольную жизнь, за которую, однако, обязательно придется драться и бадьями лить кровь. Свою и чужую. «Казаковать» на Дону могли только люди, ни в грош не ценящие ни свою шкуру, ни тем более вражескую. Иначе невозможно выжить в краю, где казачьим обычаем запрещено пахать землю и даже надевать ярмо на коня (иначе сам уподобишься рабу-крепостному и боевого скакуна оскорбишь). А следовательно, и хлеб насущный необходимо добывать только «с боя». Государи московские, заинтересованные в военной поддержке Войска Донского, ежегодно присылали казакам «за цареву службу» главным образом боеприпасы и снаряжение: порох, свинец, селитру, железо, сукна. Хлеба же кот наплакал: от 200 до 500 тонн, чего катастрофически не хватало постоянно растущему казачеству.