Вадим Прокофьев - Среди свидетелей прошлого

В начале 20-х годов, когда только-только отгремела гражданская война и мирная жизнь едва начала входить в новое, социалистическое русло, начался сбор, систематизация и осмысливание значительного количества документов истории революционной борьбы в России. Открылись секретнейшие архивы полиции, святая святых царской охранки. Чуть ли не каждый день среди вороха бумаг делались поразительные находки. Ученые вносили существеннейшие коррективы к тому скудному багажу фактов, который имелся в печатных работах, вышедших в свет до революции и рассказывавших о ней, ее развитии и предыстории.

Еще живы были те, кто помнил 60-е годы XIX века, еще не состарились «грозные террористы» 70-х годов, хотя в живых их осталась маленькая горстка. Еще живы были многие участники баррикадных баталий 1905 и 1917 годов. Свидетели великих событий брались за перо. Они должны были рассказать ровесникам Октября историю страны, большую жизнь отцов и дедов.

Статьи, воспоминания, памфлеты, многотомные мемуары заполнили историко-революционные и литературно-политические журналы. Издавались брошюры, книги, собрания сочинений.

Бывшие народники, хотя их было и немного, оказались чрезвычайно плодовитыми. Одни из них, как Вера Фигнер, делились пережитым, другие же, вроде Русанова, еще пытались дать идеологический бой торжествующему марксизму.

Именно в эти годы легенды о «страшных террористах» — революционных народовольцах обросли мемуарными деталями. Иные авторы лихо вспоминали диалоги, звучавшие полстолетия назад, приписывали себе и своим друзьям поступки, которых не совершали, побуждения, которых у них не было. Историческая ценность подобного рода воспоминаний была очень невелика. Но среди этой очень сомнительной мемуарной беллетристики были и серьезные, чрезвычайно интересные и важные для изучения истории русского революционного движения воспоминания, дневники, письма.

Мемуары всегда читаются с интересом. Но к ним нужно относиться критически. Это не значит, что всякий, кто взялся за воспоминания, заведомо обрекает себя на роль обманщика и фальсификатора. Но бывают и такие. Мемуары князя С. Трубецкого, диктатора восстания 14 декабря 1825 года, не явившегося на Сенатскую площадь, были во всех своих вариантах только попыткой оправдать собственную трусость. Зато бесценны свидетельства Якушкина, Бестужева и других декабристов.

Мемуары, как правило, пишутся на склоне лет. Это раздумья о минувшей жизни, значительных событиях, встречах, радостях и горестях, пережитых поколением автора.

Наша память устроена так, что если бы мы не забывали, то не могли бы запоминать новое. Забытое потом восстанавливается, но восстанавливается не как череда отдельных деталей, а как общая — и часто не совсем верная картина. Но мемуары ценны именно деталями. И мемуарист должен их воспроизвести. Ему кажется, что он все обрисовал точно, сочно, выпукло. Он никого не хотел обмануть, ввести в заблуждение. Но память! Она упустила дату, потеряла словечко, покрыла полотно новыми, более поздними мазками, а в результате получилось: все ярко, но не все верно.

Поэтому многие авторы воспоминаний добросовестно старались освежить в памяти пережитое, сверяя образы памяти с документами эпохи. До Октябрьской революции не так-то просто было проникнуть в архивы. А архивы Третьего отделения личной канцелярии его императорского величества, департамента полиции, охранки вовсе были недоступны. Октябрь открыл их всем. Сколько тайн, сколько человеческих трагедий нашли свое объяснение!

Но и архивы не всегда могли помочь тем, кто старался восстановить в деталях историю революционной борьбы. Ведь в этих секретных архивах сохранилась незначительная часть документов. Их отобрали при арестах, потом они попали в следственные «дела», фигурировали на процессах. Но, как известно, революционеры всегда старались хранить у себя как можно меньше подобных улик и в случаях угрозы ареста прежде всего очищали квартиры от таких документов. Поэтому жандармы никогда не могли похвастаться «богатыми уловами». Беспримерен подвиг работников тайной типографии народовольцев в Саперном переулке. Они отчаянно отстреливались не потому, что рассчитывали отбиться от полиции и солдат, а только для того, чтобы выиграть время и успеть сжечь все материалы, имевшиеся в типографии.

Конечно, большинство документов, написанных рукою деятелей «Земли и воли», «Народной воли», погибли безвозвратно, и мемуары не могли восполнить этой потери.