Натан Эйдельман - Пушкин - Из биографии и творчества. 1826-1837

В. В. Пугачёв и Д. Д. Благой, расходясь в некоторых общих и частных оценках, не раз подчёркивали необходимость осторожного, исторического подхода к реставрации знаменитой аудиенции.

Этой мыслью, а также целым рядом конкретных наблюдений и соображений лучших знатоков проблемы автор данной работы старался руководствоваться, снова обращаясь к «8 сентября», существенному эпизоду пушкинской биографии.

Итак, первая проблема — источники .

Поскольку царь и поэт беседовали с глазу на глаз, все рассказы и пересказы в конце концов сводятся к тому, что, во-первых, шло от Пушкина, а во-вторых — к «царской версии».

Пушкинский рассказ : следы его заметны в ряде стихотворений, прозаических текстов и писем поэта. Можно сказать, что в нескольких письмах, отправленных Жуковскому, Вяземскому и другим друзьям ещё из Михайловского, то есть до вызова в Москву, уже видна программа пока что «воображаемого разговора» с царём. После же аудиенции мы находим ряд прямых откликов поэта — в письме П. А. Осиповой от 16 сентября 1826 года, в стихах «Стансы», «Друзьям», в записке «О народном воспитании», а также в некоторых других текстах, где воспоминания о 8 сентября присутствуют в сравнительно скрытой, косвенной форме.

Версия Николая I представлена в нескольких документах, так или иначе исходящих от царя.

В той же степени, как мы находим предысторию беседы в более ранних письмах Пушкина, она обнаруживается (с царской стороны) и в цитированном письме Дибича о характере освобождения Пушкина, и в разных сыскных мерах, которые предшествовали «прощению» поэта (отправка Бошняка, следствие по делу о стихотворении «Андрей Шенье» и др.). Прямым же эхом встречи будут пометы царя на полях записки «О народном воспитании», а также первые письма Бенкендорфа к Пушкину, уточнявшие или разъяснявшие царскую позицию. Например, разрешая Пушкину въезд в Петербург, через восемь месяцев после московской беседы с царём, шеф жандармов явно напоминал об одном из её аспектов: «Его величество, соизволяя на прибытие ваше в С<���анкт>-Петербург, высочайше отозваться изволил, что не сомневается в том, что данное русским дворянином государю своему честное слово: вести себя благородно и пристойно, будет в полном смысле сдержано» (XIII, 329).

Наконец, текст, едва ли не самый близкий к царскому рассказу,— известная дневниковая запись Корфа. Хотя разговор Николая с Корфом происходил в 1848 году, через много лет после беседы с Пушкиным; хотя запись — пример субъективности, как рассказчика-царя, так и, вероятно, самого Корфа,— тем не менее это единственный в своём роде документ. С оговорками он должен быть отнесён к числу важнейших свидетельств со стороны Николая I.

Третьей группой источников являются воспоминания, впечатления современников, передающих то, что они слышали от самих участников или — ещё более опосредованно.

Таких документов сохранилось довольно много, причём публикация их, начавшаяся в основном со второй половины XIX века, фактически продолжается до сей поры.

Определив, насколько это оказалось возможным, время возникновения разных записей о беседе поэта с царём, приходим к выводу о трёх главных этапах накопления этих материалов.

Во-первых, 1826—1827 годы, когда в письма, дневники и другие документы попадают более или менее прямые отклики на событие. Важная информация содержалась, впрочем, всего в нескольких текстах: строки П. А. Вяземского (его письмо к А. И. Тургеневу и Жуковскому от 19 сентября 1826 г.); [31] Архив братьев Тургеневых, вып. 6. Пг., 1921, с. 42. некоторые публицистические намёки Вяземского в конце 1826-го — начале 1827 года; [32] Литературный музеум на 1827 год. М., 1827, с. 151. Приношу благодарность А. А. Ильину-Томичу за указание на этот любопытный источник. Дельвиг — в письме П. А. Осиповой (15 сентября 1826 г.); [33] Верховский Ю. Барон Дельвиг, с. 32. запись осведомлённого современника — вероятно, Н. И. Бахтина; [34] ЦГВИА , ф. 36, оп. 4/847. № 748. См. также в моей книге Пушкин и декабристы , с. 401—402. дневник А. Г. Хомутовой (запись 22 октября 1826-го, но дополненная или обработанная уже после смерти Пушкина [35] РА, 1867, стлб. 1068. ); запись агента тайной полиции Локателли [36] Модзалевский Б. Л. Пушкин под тайным надзором, с. 30. .

Проходит десять лет после гибели Пушкина, одного из «собеседников» 1826 года, и появляется ещё несколько рассказов: воспоминания Мицкевича; [37] Le Globe, 25 мая 1837 г. Мицкевич А. Собр. соч., т. 4. М., Гослитиздат, 1954, с. 89—97; см. также: Вяземский П. А. Мицкевич о Пушкине. — Пушкин в воспоминаниях, т. 1, с. 139—148. письмо Погодина Вяземскому (29 марта 1837 г.); [38] Звенья, т. VI. М.—Л., Academia, 1936, с. 153. отклик иностранного дипломата (точно не установлено, принадлежит ли он вюртембергскому посланнику кн. Гогенлоэ-Кирхбергу или нидерландскому поверенному в делах И. Геверсу; 1837 г.); [39] Временник Пушкинской комиссии. 1971. М.—Л., Наука, 1973, с. 16. Об авторстве документа см. подробнее наст. изд., с. 421—432. записки H. М. Смирнова (1834—1842); [40] РА, 1882, кн. 1, с. 227—239; Богаевская К. П. Из записок H. М. Смирнова.— Временник Пушкинской комиссии. 1967—1968. Л., Наука, 1970, с. 4—13; см. также: Пушкин в воспоминаниях, т. 2, с. 234—244, 456—461. дневник П. Б. Козловского (1830-е гг.?) [41] Гроссман Л. П. Пушкин. М., Academia, 1939, с. 364—366. . Наконец, упоминавшийся уже дневник Корфа [42] PC, 1899, № 8, с. 310; там же, 1900, № 3, с. 573—574. Рукописный подлинник в ЦГАОР, ф. 728, № 1817/XI, 1848, л. 174 об. .