Натан Эйдельман - Пушкин - Из биографии и творчества. 1826-1837

Царь и верховная власть оказались в щекотливом положении. С одной стороны, Митьков — брат государственного преступника и сам преступник; но он дворянин, офицер, а дело ведётся по доносу дворовых людей, в то время как крепостным давно запрещено доносить на хозяина.

Митьков дважды наказывает своих «холопьев» по праву, предоставленному ему законом и властью, но при том именно просвещённое дворянство после восстания декабристов находится под максимальным подозрением, власть уже неоднократно и гордо подчёркивала верность, любовь к престолу простого народа (лозунг «самодержавие, православие, народность» ещё не сформулирован, но практика — уже заявлена!).

Николай I оказался перед дилеммой: необходимость контроля , поощрения доносов на «слишком грамотных», неблагонамеренных людей; но кто же будет доносить, если «благородному смутьяну» так легко расправиться с верноподданным из низшего сословия?

По ходу расследования о «Гавриилиаде» было сделано неясное указание, чтобы строптивые митьковские дворовые не пострадали; однако пушкинская часть дела обрывается осенью 1828 года, когда оба «инициатора» уже были забриты в рекруты…

Продолжение истории находится в недавно изученных автором этих строк материалах канцелярии дежурного генерала Главного штаба (теперь ведь оба рекрута числятся по военному ведомству!). Новое дело, на двадцати семи листах, охватывало период с октября 1828 года по 31 августа 1829 года [273] ЦГВИА, ф. 36, оп. 6, св. 47, № 110. «Дело, начавшееся по показаниям рекрута Денисова, что помещик его, отставной штабс-капитан Митьков имел у себя самим им писанную богохульную книгу. О имении таковой же книги братом его 25 егерского полка майором Митьковым и оставлении сего Денисова и товарища его Ефимова в военном ведомстве». Некоторые материалы этого дела дублируют тексты давно известные по соответствующему делу III Отделения, многие же страницы — уникальны. .

Оказывается, что 4 октября 1828 года (то есть буквально в те дни, когда Пушкин писал и подавал «письмо к царю») рекрут Никифор Денисов сочинил новую жалобу: в этот момент он должен был находиться в Отдельном Финляндском корпусе, но попал в госпиталь из Санкт-Петербургского ордонанс-гауза «для излечения болезни, полученной ещё во время бывшего в Санкт-Петербурге в 1824 году наводнения».

Заметив ещё одно причудливое пересечение судеб (маленький, подневольный, озлобленный человек пострадал недавно от той стихии, которая столь занимает поэта и ведёт его к «Медному всаднику»), —заметив это, приведём (с попутными комментариями) биографические данные о несчастном доносчике, отсутствующие в других материалах: «От роду имеет 32-й год» (то есть 1797 г. рождения); «у исповеди и святого причастия бывает; поступил на службу 11 сентября с. г. из дворовых отставного лейб-гвардии Финляндского полка поручика <���так!> Митькова Пензенской губернии Чембарского уезда из поместья Малощепотье» (как видим, он земляк Белинского и Лермонтова!). «Отдан в рекруты в здешнем рекрутском присутствии самим помещиком Митьковым, живущим близ Камерного театра в доме генерала Анненкова; он был поваром и камердинером, неграмотен» [274] ЦГВИА, ф. 36, оп. 6, св. 47, № 110, л. 1. .

Образ Никифора Денисова делается яснее: не просто дворовый, но человек бывалый, тёртый, вероятно, немало развращённый столичным «холопским обиходом».

В госпитале Денисов излагал свои горестные обстоятельства, наверное, с помощью какого-нибудь грамотея из нижних чинов. Он напоминал, что «при прошении, которое сочинил ему какой-то монах, представил преосвященнейшему митрополиту Серафиму книгу, писанную собственной рукою помещика Митькова. Книга сея была по листам скреплена товарищем его дворовым же Митькова человеком Спиридоном Ефимовым, в одно с ним время отданным в рекруты и неизвестно где теперь находящимся. Содержание оного заключалось в богохульных суждениях о Христе-спасителе, Святом духе и Пречистой божьей матери. Помещик Митьков часто читал её при нём, Денисове, и товарище его Ефимове и, сколько припомнит,— офицеру Финляндского полка Сумарокову, у коего была таковая же своя, и один раз чиновнику инженерного департамента Базилевскому» (последний слушал «с ужасом» и советовал сжечь…).

Как видим, желая избавиться от рекрутчины, дворовый человек Митькова (повар, камердинер) припоминает новые имена и, между прочим, расширяет наши представления о распространении списков с пушкинской поэмы; замечание же, что рукопись, писанную собственной рукою Митькова, скреплял по листам Спиридон Ефимов, наводит на мысль, что именно этот, как видно, грамотный дворовый, и писал первоначальный донос, хитро приписанный «какому-то монаху».