Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Разместили меня в вилле увезенного еврея, для местных условий весьма элегантно обставленной. После Франции у меня не было такого королевского жилья. По вечерам затемнение почти отсутствует.

Тем не менее меня не покидает неясное чувство, что всей местной обстановке не слишком–то можно доверять. Как–то мне не по себе. Кроме немецких войск, под моим началом еще целая армия союзников.

Отчет семье, 22 декабря 1944 г.

BArch. N 265/158. Bl. 114f. Ms.

Непрерывно продолжающиеся бои не позволяли мне в последнее время писать письма. Я часто был занят с раннего утра до позднего вечера. Вчера вечером (точнее, сегодня утром) я опустил телефонную трубку на рычаг в 2:00. Теперь я полностью втянут в бои в районе Кашау [413]и дальше к западу. У меня снова фронт длиной в 250 километров, северный фланг которого находится еще в Польше, а юго–западный — в Венгрии. Под моим началом снова остатки венгерской армии, а передо мной три различных поля боя, у каждого из которых свои требования и нужды. На разных участках идут тяжелые бои. Всё время исход боев балансирует над пропастью. Для ситуации к востоку от Кашау это не просто сравнение, бои там действительно идут на покрытых лесом горных склонах высотой 700–900 метров. Если мы потеряем горный хребет, то и долину под ним, в которой расположен этот город, уже не защитить. На всех этих опасных участках русский сосредоточил силы, которым мы не можем противопоставить ничего равнозначного. Если мы всё равно добились, что за четырнадцать дней, прошедших с начала боев, он продвинулся лишь на восемь километров, то это отрадный показатель того, с каким упорством сражаются наши, месяцами не вылезающие из оборонительных боев, ослабленные потерями и испытывающие невероятное физическое перенапряжение войска.

Общее положение, увеличение моей зоны ответственности и вырисовывающееся будущее развитие событий требовали, чтобы мы перенесли нашу ставку. Подходящим местом для размещения показались курорты на юго–восточном склоне Высоких Татр. Там со вчерашнего дня мы и сидим. […]

Здесь, в этом чудесном пейзаже, мы и проведем Рождество. Просто сказка, что мы сюда попали посреди войны и в часы тяжелейших сражений. Пропасть между красотами природы и происходящим на фронте так велика, что объединить одно с другим попросту не удается. После того как я почти десять дней без перерыва провел в поездках, сегодня я остался в нашей ставке. Я позволил себе утром немного прогуляться на солнце с альпенштоком и показался себе отпускником, прибывшим зимой в Швейцарию. Когда я вернулся домой, стол уже был завален сообщениями об авианалетах, сильной артподготовке, лесных боях, танковых атаках, брешах, которые нечем закрыть из–за недостатка резервов. Так из одной крайности бросаешься в другую. Но с этим куда легче смириться, чем с вечной серой пустотой русского осеннего неба. […]

С большим напряжением и участием мы следим за нашим наступлением на западе [414]. Наконец–то нам удалось застать врасплох и врагов и друзей. Я догадывался об этом уже шесть недель назад, не зная никаких подробностей. Мы опасались, что прорыв в Эльзасе лишит нас войск, предназначенных для наступления. Но верховное командование проявило большую внутреннюю стойкость, выдержав удар. Огромной радостью наполнила нас картина того, как противник, вроде бы гарцевавший на красивом коне, внезапно рухнул под копыта. Во всех своих публикациях господин Эйзенхауэр [415]уже представлял себя полным диктатором Германии. Мы желали ему от всего сердца того, чтобы его дешевые успехи, которых он столь легко добился из–за превосходства в технике и огромных людских резервах, обернулись поражением. Этим людям, которые годами вели войну так, будто им ничего не угрожает, придется сейчас познать то, через что пришлось пройти нам. И они теперь должны увидеть, что означает оказаться в окружении и иметь в собственном тылу вражеские танки. Надеюсь, в этой ситуации они насладятся всеми возможными удовольствиями. Я был бы особенно рад, если бы нам однажды удалось нанести им разгромное поражение. Венгерский командир корпуса, чьи люди разбегались, недавно процитировал мне Кошута [416]: «Нам нужно хоть махонькую победу, господин генерал–полковник!» — и показал кончик своего мизинца. Дай Бог, что в этой битве на западе победа окажется покрупнее, чем махонькая. Возможно — хотя об этом и думать не отваживаешься, — матушка всё же въедет в свой дом в Штауфене [417], а возможно, и в Люксембурге. […]