Альманах «Прометей» - Прометей, том 10

Не раз раздавались сетования на большой, хотя, видимо, неизбежный разрыв между строгой научной литературой, доступной в полном объёме лишь узкому кругу специалистов и ценителей, и научно-популярными работами, предназначенными для массового читателя. Разрыв этот был тем более досадным, что культура и потребности читателей непрерывно росли, а научные новости (пушкинские, да и всякие другие) поступали к ним с неизбежным запозданием и неизбежными потерями от перевода «учёных достижений» на язык общедоступный. Правда, специалисты-пушкинисты иногда выступали и как популяризаторы своей науки, но всё это носило случайный, эпизодический характер. Пушкинский том «Прометея» в этом смысле является своего рода экспериментом: это издание предназначено для широкого читателя, его тираж сравнительно со специальной литературой очень велик, и в то же время, как уже отмечалось, это новое, серьёзное научное издание. На него несомненно будут ссылаться учёные, и его, надеемся, прочтут сотни тысяч «неспециалистов».

Этот синтез научного и художественно-популярного начала в пушкинском «Прометее» потребовал немалых усилий от составителя и редакции. Естественно, не все результаты этих усилий нас полностью удовлетворяют, однако мы надеемся всё же, что этот том будет новым подарком всем тем, кому, употребляя счастливый образ А. Блока, дорого «весёлое имя — Пушкин».

Воронцова — жена начальника Пушкина по Одессе, имя которого не забудется благодаря эпиграмме:

(II, 317).

Она бессмертна по-иному: Пушкин любил её. Полька по отцу, графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова (рождённая графиня Браницкая) была русской по матери (мать её рождённая Энгельгардт, племянница Потёмкина).

Облик Воронцовой воскрешает её портрет кисти английского художника Лауренса — лучшее из множества её изображений.

А «свычаи и обычаи» её возрождаются литературными портретами.

«Ей было уже за тридцать лет, — вспоминает чиновник Вигель, сотрудник Воронцова, — а она имела всё право казаться ещё самою молоденькою. <���…> Со врождённым польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше её в том не успевал. Молода была она душою, молода и наружностию. В ней не было того, что называют красотою; но быстрый, нежный взгляд её миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка её уст, которой подобной я не видал, казалось, так и призывает поцелуи» [1] Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Ч. VI. М., 1892, стр. 84—85. .

И это слова человека, к женщинам равнодушного. Какое же впечатление должна была производить Воронцова на Пушкина!

Вторит Вигелю и писатель Соллогуб, знавший Воронцову, когда ей было уже около шестидесяти: «Небольшого роста, тучная, с чертами несколько крупными и неправильными, княгиня [2] Воронцова носила титул княгини с 1845 года, когда муж её был пожалован в князья. Елисавета Ксаверьевна была тем не менее одной из привлекательнейших женщин своего времени. Всё её существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственною грацией, такою приветливостью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, герой 1812 года Раевский и многие, многие другие, без памяти влюблялись в княгиню Воронцову» [3] Граф В. А. Соллогуб. Воспоминания. М.—Л., «Academia», 1931, стр. 438. .

Замуж вышла она поздно — двадцати семи лет, в 1819 году.

Пушкин увидел её впервые осенью 1823 года, к которому и относится воспоминание Вигеля. Пушкин жил в Одессе уже два месяца, числясь на службе в канцелярии графа Воронцова, недавно назначенного генерал-губернатором Новороссийского края.

6 сентября приехала и Елизавета Ксаверьевна. Вскоре состоялось знакомство с нею Пушкина.

Следами первых впечатлений от встреч являются его рисунки на полях черновой рукописи главы первой «Евгения Онегина». Потребность постигнуть лицо Воронцовой отвлекает поэта от работы. Осторожно, нащупывая линию, выводит он её профиль. И тут же перечёркивает его — она не похожа. Он повторяет рисунок рядом, увереннее. Не сразу находит он линию переносицы. Затем вписывает глаз, пририсовывает голову, локоны, чепец с лентой под подбородком, длинную шею [4] Эти рисунки сделаны не позднее 14 октября, на полях строф XXIII—XXIV главы первой «Евгения Онегина» — на лл. 11 и 12 тетради № 2369 Ленинской библиотеки (ныне № 834 Пушкинского дома). Последняя дата определяется тем, что на л. 16 написан черновой текст письма к Вяземскому от 14 октября. .

Читать дальше