Реза Аслан - Нет бога, кроме Бога. Истоки, эволюция и будущее ислама

Разочаровавшись в религиозных и политических лидерах, Абдо стал страстным учеником аль-Афгани и под его руководством опубликовал ряд книг и трактатов, в которых выступал за возвращение к чистым ценностям саляфов («праведных предшественников»), которые основали первую мусульманскую общину в Медине. Назвав себя «неомутазилитом», Абдо призывал к тому, чтобы вновь открыть врата иджтихада, или независимого рассуждения. Он утверждал, что единственный путь к расширению прав и возможностей мусульман – освобождение ислама от железной хватки улемов и их традиционалистской интерпретации шариата. Как и сэр Саид, Абдо выступал с требованием, чтобы каждый искусственный источник права – сунна, иджма, кийас и им подобные – был подвергнут рациональному осмыслению. Даже священный Коран должен быть вновь открыт для толкований, вопросов и обсуждений со стороны всех слоев мусульманского общества. Мусульмане не нуждаются в руководстве улемов, чтобы открыть для себя священное откровение, утверждал Абдо; они должны быть свободны, чтобы познать Коран самостоятельно.

Хотя Абдо не считал, что ислам должен отделять свои религиозные идеалы от светской сферы, он категорически отвергал возможность передачи светской власти в руки религиозных священнослужителей, которых он считал абсолютно неспособными привести мусульманскую общину в новое столетие. Вместо этого нужно было переосмыслить традиционные исламские идеалы, представив современные демократические принципы так, чтобы среднестатистический мусульманин мог легко их принять. Таким образом, Абдо придал новое значение понятиям: шура, или «племенное совещание», определив его как представительную демократию; иджма, или «согласие», как народный суверенитет; и байа , или «присяга на верность», как всеобщее избирательное право. Согласно этой точке зрения, умма была нацией, а ее правителем был халиф, единственная функция которого заключалась в защите членов общины на службе делу укрепления общего благоденствия.

Вместе аль-Афгани и Мухаммад Абдо основали движение Салафийа (Салафия), которое можно считать египетской версией модернистского проекта. После смерти аль-Афгани Абдо объединил усилия со своим близким другом и биографом Рашидом Рида (1865–1935), чтобы продвигать реформистскую программу Салафийи на передовую египетской политики. Тем не менее, несмотря на растущую популярность во всем регионе, идеал панисламизма, который был ядром реформистского проекта Абдо, оставался чрезвычайно сложным для реализации.

Проблема панисламизма заключалась в том, что духовное и интеллектуальное разнообразие, которое с самого начала характеризовало мусульманскую веру, сделало перспективы достижения религиозной солидарности между всеми сектами в исламе весьма маловероятными. Это особенно справедливо в свете набирающего силу исламского пуританского движения, которое стремилось лишить религию культурных нововведений. Более того, крупные и влиятельные группы светских националистов на Ближнем Востоке считают, что религиозная идеология салафитского движения несовместима с тем, что они считают основными целями модернизации: политическая независимость, экономическое процветание и военная мощь. Как ни странно, многие из этих светских националистов были вдохновлены моделью исламского либерализма, предложенной аль-Афгани. Фактически самый влиятельный националист Египта Саад Заглул (1859–1927) начинал свой профессиональный путь как ученик Мухаммада Абдо.

Хотя Заглул и его сторонники-националисты принимали видение салафитами ислама как цивилизации, они отвергали аргумент о том, что империализм может быть побежден посредством религиозной солидарности. Они утверждали, что стоит только посмотреть на мелочные склоки улемов, чтобы признать тщетность панисламистского проекта. Националисты скорее стремились бороться с европейским колониализмом через светское противодействие, которое бы заменило салафитские устремления к религиозному единству более прагматичной целью расового единства, – другими словами, они предлагали концепцию панарабизма .

С практической точки зрения панарабизм казался более осуществимым, чем панисламизм. Как сказал один из его ведущих сторонников Сати аль-Хусри (1880–1968), религия – это то, что касается человека и Бога, в то время как отечество – это то, что касается всех без исключения. Тем не менее панарабисты считали свое движение и политическим, и религиозным, поскольку, по их мнению, ислам не мог быть отделен от своих арабских корней. хотя панарабисты соглашались с панисламистами в том, что мусульмане должны вернуться к ценностям первого сообщества в Медине, они определяли это сообщество как исключительно арабское. Националисты утверждали, что мусульманское единство не может быть достигнуто иначе кроме как через арабское единство, а панарабизм рассматривался ими как шаг, который должен предшествовать панисламизму.