Игорь Гостев - Русский Север в войнах XVI – XIX веков

Может быть, англичане прицеливались плохо?

Нет, они попадали ядрами в крыши, в ворота, в образа, в стены, в церкви, по всему пространству внутри монастырской ограды и за нею. Приметно было даже по разным обстоятельствам намерение их попасть именно в то или другое место.

Но где же эти ядра?

Они собраны, собираются и укладываются в пирамиду пред монастырскими воротами. Пойдите, посмотрите, ощупайте их руками, кто хочет [708].

Птицы на монастырских дворах все целы — правда ли это?

Без сомнения, правда: такого известия выдумать нельзя. Только тогда могло писавшему прийти в голову сделать свое замечание, когда он в самом деле не увидел нигде мертвой птицы; только тогда мог он быть поражен таким обстоятельством и передать свое удивление, а сочинить его невозможно.

Кажется, больше никаких предположении сделать нельзя, но, повторю, продумывайте какое угодно, и сколь угодно, все вы но коим образом не объясните, как можно было, стреляя беспрестанно из ста пушек, в продолжение двух дней не убить, но ранить никого, ни зажечь нигде, ни разрушить ничего.

Удивительно, восклицают одно; как странно, говорят другое; это очень примечательно, рассуждают третьи, о никто не смеет выговорить: это чудо! Чудес нет, глубокомысленно замечают крепкое умы. Хорошо, это не чудо — так что же это такое?

Есть еще слово, хоть и без смысла, которое употребляется нами всегда, когда мы объяснить ничего не умеем: это случай.

Один выстрел, согласен, может не причинить вреда по случаю; десять, пожалуй, пропадут даром, а здесь идет речь о сотне выстрелов, тысяче выстрелов, направленных в одно место. Тысячу случаев, кажется, можно назвать другом именем.

Признаюсь, самой мысли англичан напасть на монастырь я продаю особое значение: для чего бы, казалось, решиться им на такой поступок? Военного вреда причинить оно не могло, выгоды получить себе также, — для чего же без всякой пользы, без всяких видов раздражать целый народ и возбуждать против себя ненависть? Неужели оно не знало, что Соловецкий монастырь на пустынном острове, вдали от всех сообщений, в стране хлада и нужды, есть священное место не только для русского человека, но для всякого не дикого и даже дикого. Здесь молятся Богу» [709].

Значение этого боя для истории Соловецкого монастыря и для истории православия прекрасно понимал его настоятель архимандрит Александр. Докладывая о нем Святейшему Синоду 10 (22) июля 1854 г., он представил короткую, но содержательную программу для увековечения события.

«Осмелюсь смиреннейше просить Св. Синод:

а) чтобы дозволено было пробоину на иконе Божьей Матери, Знамения Пресвятой Богородицы, оставить навсегда, заделав легким чем-нибудь, а под иконою сделать надпись, означающую событие;

б) и в других местах пробоины означить черными красками;

в) ежегодно совершать: 7-го числа Июля строгий пост, а 3-го числа крестный ход вокруг монастыря по стене и служить молебен пред пораненною иконою Божьей Матери, пред дверьми большого собора;

г) ежедневно на литургии, по малом входе после тропарей, петь кондак Божьей Матери: "Неимамы иныя помощи", а по окончании литургии: "Под твою милость", кроме великих господских праздников, и

д) из ядер и бомб, набросанных в монастырь и вне оного, кои собраны в большом количестве и еще собираются, сделать в Святых Воротах пирамиду с надписью приличною, и поставить тут же те два маленькие монастырское орудия, которые в оба дня выдержали нападение. При этих орудиях, как про пирамиде из ядер, если благословит Святейший Синод сделать приличную надпись» [710].

Впоследствии все деятельные участники обороны Соловецкого монастыря были удостоены Высочайших наград [711].

Среди тех, кто защищал Соловецкий монастырь с оружием в руках, был и выходец из Норвегии, чаще всего упоминаемый в русских источниках как Андрей Гардер. Сведения о нем в литературе отрывочны и противоречивы. Более-менее достоверны лишь несколько документов, сохранившихся в Государственном архиве Архангельской области [712]. Из них ясно следующее.

А Гардер, прибыл в Россию из города Хаммерфеста. От российского вице-консула в Гаммерфесте ему был выписан паспорт 18 (30) сентября 1852 г. за № 36. Некоторое время он жил в Архангельске, затем по полученному от архангельского военного губернатора срочному годовому билету от 30 ноября (12 декабря) 1853 г. за № 2492 — в городе Кеми. В последнем документе среди прочего указывались его возраст и приметы: «Лета 21. Рост средний. Волосы и брови темнорусые. Глаза голубые. Нос и рот умеренные. Подбородок круглый. Лицо овальное. Особых примет не имеет». В документе сохранилась и подпись предъявителя: «Petter Andreas af Tromsoe Harder» [713].