Борис Модзалевский - Пушкин и его современники

Из писем этих можно видеть, как должен был стремиться Иван Ермолаевич к своей невесте; но дела его задерживали. Первого октября («Ах, батюшки, уж октябрь!» — приписывает он под датой) он пишет А. М. Еремеевой, что он простудился, слёг в постель. «Мысль, что ежели я не совсем лишусь блага земного, — продолжает он, — то может быть слабость — всегдашнее последствие этой болезни (горячки) — задержит меня месяца три, так меня тревожила, что я чувствовал, что жар от того усиливался». «Вчера я провёл вечер у Людмилы Сергеевны [626], — продолжает он, — там была Марья Борисовна [627]с дочерью и маленьким сыном; Дмитрий Михайлович [628]также был дома. Мы провели время весело. Да! Несмотря на то, что я встревоживаюсь, что дело тянется, что я не в Москве, а я гораздо веселее прежнего. А ежели бы я знал, что она немного грустит, — мне было бы ещё веселее. Скажете ли вы это ей? Ежели бы на эту мою строку упала её слёзка, как бы мне это было весело! Есть же ведь такие слёзы, от которых весело! А когда мне будет позволено отереть их платочком, мне кажется, что я тогда сам заплачу, особливо, когда увижу, что это ей весело!»

«Вчерашний вечер, — пишет он от 5 октября, — я провёл у Людмилы Сергеевны, по приглашению Дмитрия Михайловича послушать её игру на арфе. Мы провели время очень приятно; тем более я тому был рад, что весь день мне было грустно… От того ли нашла на меня тоска, что меня здесь тянут день за день, от того ли, что между нами нет ещё ничего положительного, или от того, что я никогда ещё с такою заботливостью не думал о поправлении моих дел, но мне что-то было очень тяжело… Людмила Сергеевна хорошая музыкантша; я не ожидал такой прекрасной игры. Два её брата также прекрасно играют: один на скрипке [629], другой — на фортепиано [630]. Я с большим удовольствием слушал их трио из „Севильского Цырульника“ [631]. Музыка — моя страсть!»

Наконец Иван Ермолаевич 17 октября выехал из Петербурга, по дороге в Москву заехал к себе в Чукавино, а уже оттуда явился в Белокаменную и, при посредстве той же А. М. Еремеевой, получил возможность представиться своей невесте и её матери. «Наконец, почтенная Софья Харитоновна, — писала Анна Михайловна 30 октября, — будущее дитя Ваше явилось в Москву, и я буду ожидать приказания Вашего подвести его под Ваше благословение… Иван Ермолаевич рвётся к Вам и потому его именем прошу Вас назначить не позже завтрашнего дня, но для меня собственно желала бы, чтобы это было не утром, а после обеда, потому что утром будет доктор у папиньки [632]и мне непременно надобно быть у него; сегодня же у меня гости, да и Вам нет времени прежде помолиться, как Вы того хотели».

Наконец все формальности, требовавшиеся этикетом того времени, были закончены, Иван Ермолаевич и Софья Матвеевна были объявлены женихом и невестою, а 13 ноября того же 1831 г. состоялась и их свадьба. Девятнадцатого декабря Иван Ермолаевич отправился в Казань, чтобы познакомить молодую жену со своей многочисленной роднёй. Молодые провели там не более месяца: они торопились вернуться к Софье Харитоновне, на Пресненские Пруды, так как она очень скучала в непривычном одиночестве, особенно без своей шестнадцатилетней Сонюшки. Она писала молодым в Казань ежедневно, начиная со следующего за отъездом дня, сообщала им все московские новости, передавала поклоны знакомых и аккуратно в каждом письме свидетельствовала почтение «милостивому государю Алексею Фёдоровичу (отчиму Ивана Ермолаевича. — Б. М.) и всем любезнейшим сестрицам и братцу (Ивана Ермолаевича), тётушке и всем родным». Мы позволим себе сделать из писем этих несколько небезынтересных выписок. «Не забудьте навестить Василья Андреевича Загорского [633]и побывать у преосвященного Филарета», — наставительно пишет она 23 декабря 1831 г. Далее, жалуясь на пустоту в доме после отъезда молодых, она говорит: «Получив список медицинских книг, я сокращаю часы скуки трудами. Вчера и сегодня вписывала цены медицинских увражей [634], которые могу приискать в каталогах Готье. Но так как весьма многих увражей, которые мы имеем, в них не означено, то я и хочу промыслить каталоги других книгопродавцев, чтобы все означить; труд не малый, особенно по недостатку источников и помощников, ибо самый верный помощник мой — Пётр Ларионович [635]убит горестью: бедная Варинька день ото дня слабеет, и не думаю, чтобы додышала до Вашего возвращения». «Я получила от брата [636]письмо, — сообщает она 30 декабря, — в котором он уведомляет меня, что добрый и почтенный друг наш Иван Фёдорович Журавлев [637]сделан тайным советником и сенатором». В письме от 5 января 1832 г. она спрашивает: «Были ли вы, милые мои дети, у преосвященного Филарета, приняли ль его благословение?.. Вчера я нечаянно была обрадована посещением доброй и милой Надежды Тимофеевны Карташевской [638], которая, оставя мужа и детей в Витебске (ты знаешь, Соничка, что Григорий Иванович — попечитель Белорусского Университета), едет за 1800 вёрст в Оренбург навестить больную, слепую мать свою: пример детской любви! Она, остановясь в Москве на несколько часов, не хотела ехать, не видав меня, и была у меня вместе с Сергеем Тимофеевичем. Благодарю Бога за добрых друзей!» «Были ли вы у почтенной игуменьи? Покойный друг мой [639]был ею очень обласкан. Я бы желала также, чтобы Вы навестили старичка Василья Андреевича Загорского, давнишнего знакомого Матвея Яковлевича».