Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис - сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Существует довольно распространенное мнение, что Ста­лин не верил или не хотел верить всем предупреждениям из-за боязни дать немцам повод спровоцировать нападение, надеясь на максимальное оттягивание времени.

В этой точке зрения также есть доля истины, но, как нам ка­жется, есть и другие объяснения. Оценив ситуацию и приняв ряд мер внутри страны, Сталин все же не решился ни на смену курса, ни на решительные действия по приведению страны и армии в боевую готовность. Москва по-прежнему тщательно выполняла свои экономические и торговые обязательства. Из­вестно, что последний советский поезд с зерном и со стратеги­ческим сырьем отправился в Германию буквально накануне германского нападения — в ночь на 22 июня 1941 г.

Мы уже упоминали слова английского посла Ст. Криппса о том, что СССР проводил политику "экономического умиротво­рения Германии". Как показали события второй половины 1940 — первой половины 1941 г. гСталин отверг и глобальные политические "предложения" Германии (что подтверждает ви­зит Молотова в Берлин), Москва постоянно критиковала все случаи нарушения Германией прежних договоренностей, в том числе и по экономическим вопросам. Но в конечном счете и Молотов и Сталин шли немцам навстречу, соглашаясь на серь­езную диспропорцию в экономических поставках в пользу Гер­мании и продолжая поставлять в Германию стратегическое сырье — нефть, зерно и т.д.

Видимо, Сталин полагал, что столь сильная заинтересован­ность Германии в этих поставках из СССР будет влиять на гит­леровское руководство и станет сдерживающим фактором в его планах нападения на СССР. Очевидно, это обстоятельство также влияло на боязнь Сталина спровоцировать Гитлера и да­вало ему надежду на оттягивание сроков приближения войны. Именно поэтому Сталин и Молотов уверяли Шуленбурга, чтобы он сообщал в Берлин о намерении Москвы сохранять со­трудничество с Германией.

В течение марта — июня 1941 г. немецкие самолеты постоян­но нарушали воздушное пространство Советского Союза. Со­ветское руководство фиксировало это, иногда делая заявления и выражая протесты, но дальше этого дело не доходило. Неод­нократные попытки Г.К. Жукова и других военных, прибли­женных к Сталину, убедить его дать указания о приведении в боевую готовность хотя бы некоторые контингента войск За­падного округа наталкивались на сопротивление. В итоге он ре­шился на эти ограниченные шаги лишь в самые последние дни перед германским вторжением.

И только 9—11 июня, очевидно, в Кремль из разных источ­ников поступила надежная информация о возможном нападе­нии Германии на СССР в самое ближайшее время. Об этом со­общали и резиденты, и послы из многих стран.

Неизвестно, знали ли в Москве, что 10 июня главнокоман­дующий сухопутными войсками Германии генерал Гальдер из­дал распоряжение, в котором определенно указывалось, что на­падение на СССР намечено на 22 июня 1941 г. 62

Вне зависимости от этого приказа в те же числа нарком гос­безопасности СССР дал инструкции наркому госбезопасности Украины по проведению срочной разведдеятельности в связи с военными приготовлениями Германии. 11 июня Военный совет Киевского военного округа просил С.К. Тимошенко разрешить провести ряд подготовительных военных мероприятий, на что, может быть, впервые он дал согласие 63. И хотя эти меры были ограниченные, в тот же день Г.К. Жуков отменил их 64. Видимо, это стало следствием немедленного вмешательства лично Ста­лина. И только 21 — 22 июня войска Западного военного округа получили директиву: в связи с возможным нападением немцев 22 — 23 июня войскам приказывалось скрытно занять огневые точки на государственной границе. Одновременно следовало обычное предупреждение не поддаваться на провокационные действия 65.

Выше отмечалось, что советский полпред в Соединенных Штатах Америки Уманский в конце 1940 — начале 1941 г. имел немалое число встреч с представителями Государственного де­партамента. Москва не возражала против этих контактов, но на какие-либо шаги не шла. Видимо, именно в связи с этим госсек­ретарь США Уоллес и сказал в сердцах, что он не понимает рус­ских, которые ничего не предпринимают в критические для них дни. Очевидно, Сталин решил, что в случае начала войны союз с США и Великобританией будет неизбежен, а пока, мол, незачем торопить события, а главное — не давать Гитлеру повода про­явить недовольство или даже спровоцировать его на агрессию.

Сталин, видимо, продолжал действовать в расчете на хотя бы эфемерную возможность чем-то заинтересовать Гитлера. В какой-то мере Сталин внутренне постоянно искал оправда­ния за подписанный пакт с Гитлером. Он ведь искренне верил, что перехитрил всех, в том числе Гитлера. Но постепенно ста­новилось очевидным, что немецкий диктатор не только больше в нем не нуждается, но даже игнорирует его. Так, в апреле 1941 г. в разговоре с Г. Димитровым Сталин неожиданно выска­зал идею о возможной ликвидации Коминтерна. Конечно, все события после заключения советско-германских договоров в августе — сентябре 1939 г. нанесли сильный удар по коммуни­стическому движению, прежде всего в Западной Европе, и во многом дискредитировали Коминтерн. Но не это лежало в ос­нове сталинской идеи.