Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис - сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Выше отмечалось, что как само подписание договора, так и особенно секретные приложения к нему были в известном смысле неожиданными для Сталина и его соратников. Им тре­бовалось несколько дней, а может быть, и недель интенсивной работы, чтобы определить направления своей внешнеполити­ческой деятельности. В первые недели выработка линии пове­дения определялась как долгосрочными целями, так и сугубо прагматическими задачами момента. В еще большей степени это касалось теории и идеологии. Любые кардинальные пере­мены требуют, как правило, длительного времени для переос­мысления.

То, что произошло в коридорах Кремля в сентябре — октяб­ре 1939 г., показывает, что советское руководство в принципе было готово к новой стратегии в теоретической и идеологиче­ской областях. Видимо, постепенно взяв курс на поворот в сто­рону Германии, Сталин продумывал влияние этого поворота и на область теории и идеологии. Но как и в какой форме это произойдет, стало очевидным, видимо, лишь после интенсив­ных обсуждений, начавшихся сразу же после подписания договора.

Прежде всего кремлевский лидер стоял перед необходимо­стью объяснить своему народу и всему миру (главным образом коммунистическому движению) причину такого резкого пово­рота в сторону соглашения с фашистской Германией, разобла­чение и борьба с которой были главной задачей Советского Союза, коммунистических партий и всех прогрессивных сил.

Следующий вопрос, который мог обсуждаться в Кремле, состо­ял в том, насколько далеко намеревались идти советские лиде­ры в своих отношениях с нацистской Германией. В принципе могли существовать разные варианты. Москва могла ограни­читься подписанием договора с Германией (даже с соответству­ющими приложениями), решая главную задачу оставаться в стороне от конфликта между империалистическими странами, сохраняя контакты с Англией и Францией, и не менять общую идеологическую стратегию, лишь приглушив прежнюю анти­фашистскую и антигерманскую направленность. При такой по­становке вопроса объяснить издержки от подписания договора мировому общественному мнению и собственному народу было бы не столь трудно.

Возможен был и другой вариант. Советская идеология при­спосабливается к изменившейся обстановке (сохраняя дистан­цию от нацистских теоретико-идеологических постулатов), но не дает никаких установок к перемене позиций коммунистиче­ских партий других стран и всего коммунистического движе­ния в целом.

Но в Москве рассудили иначе, что ясно отразил сталинский подход к только что заключенному договору с Германией.

Последствия договоренностей с Берлином лишь начали проявляться, а в Кремле уже приступили к подготовке и претворению в жизнь кардинальной идеологической "смене вех". Видимо, настроения, воцарившиеся в Москве в послед­нюю неделю августа 1939 г., распространились и на сферу идеологии.

Первая реакция на договор произошла по линии Коминтер­на, и сразу же Сталин получил сигналы о замешательстве и рас­терянности руководителей европейских компартий. 27 августа 1939 г. Г. Димитров и Д. Мануильский направили Сталину пись­мо, в котором сообщили: компартии "заняли правильные пози­ции поддержки советско-германского пакта". Одновременно они отмечали, что компартии, видимо, "рассчитывали соче­тать эту поддержку с продолжением критики фашистской агрессии" 1.

Ситуация стала еще более сложной через несколько дней, когда после нападения Германии на Польшу Англия и Франция объявили войну Германии. Естественно, что компартии долж­ны были определяться в своей тактике отношений к собствен­ным правительствам. Об этом запрашивали Москву лидеры Коминтерна, руководители французской и бельгийской ком­партий, а также английской, американской и других стран. Они должны были также реагировать на германское вторже­ние в Польшу, которое, судя по первой реакции компартий ря­да стран Европы, были готовы осудить 2.

Здравый смысл должен был подсказать Сталину и Димитро­ву, что по крайней мере на первых порах следовало не спешить, позволить компартиям "не терять лица" и с модификациями продолжать прежний курс. Но Димитров, как обычно, побоял­ся взять на себя решение вопроса и уже 5 сентября направил секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Жданову письмо, в котором сооб­щал, что идет разработка документа о тактике компартий в условиях начавшейся войны, и просил о срочной встрече со Сталиным 3.

7 сентября прошла известная встреча Димитрова со Стали­ным в присутствии Молотова и Жданова. Сталин фактически изложил сущность того самого поворота, который начал немед­ленно претворяться в жизнь. Уже из его первых установок вид­но, что был выбран действительно крайний, наиболее резкий вариант.