Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

Рукопись «О повреждении нравов…» и ряд подобных были спрятаны от «злого глаза»; Екатерина подозревала своего бывшего историографа, но его потаённые труды, казалось, исчезли вместе с ним.

Времена были то суровее, то мягче; а мятежные рукописи и книги ожидали своего часа…

Новый царь Павел I разрешил Радищеву вернуться, но не в столицу, а в деревню около Москвы. Хотя известие о царской милости пришло зимой, в самую лютую сибирскую стужу, Радищев не стал дожидаться более мягкой погоды: очень уж не терпелось вернуться на свободу. И вот он помчался на запад, через тайгу, замёрзшие реки, скорее, скорее…

Простудилась в дороге и умерла вторая жена Радищева, разделившая с ним сибирское заточение.

Когда же помилованный «государственный преступник» приехал в подмосковную деревню, оказалось, что свободы совсем мало. Выезжать из деревни нельзя, писать новые статьи и книги опасно. На службу не примут.

И тут Радищев впервые почувствовал, что устал и не знает, что делать. Даже читать хотелось уже не так сильно, как прежде.

Однажды к нему в дом вошли двое военных. Радищев решил, что это кто-то из охраны, постоянно за ним следящей. Не успел, однако, разглядеть гостей, как они тихо позвали: «Отец!» Александр Николаевич, оказывается, не узнал старших сыновей. За то время, что они не виделись, мальчики превратились в офицеров.

Прошло ещё четыре года, и Радищеву вдруг передали, что он может вернуться в Петербург. На трон вступил новый царь Александр I, внук Екатерины II.

Радищева попросили вернуться на службу, участвовать в подготовляемых реформах.

Александр Николаевич был уже болен, волосы седые, говорить и писать ему нелегко…

К тому же он скоро узнал, что одним из его начальников назначен бывший фаворит Екатерины II граф Завадовский, который в 1790 году участвовал в суде над Радищевым.

Разве сам Радищев не написал когда-то в своей книге, что ни «помещик жестокосердый», ни один царь добровольно не уступит и малой части своей власти?

Помнил всё, но не смог удержаться, не смог отказаться — и начал опять давать советы о том, как улучшить жизнь крестьян, обновить государственное управление,— в общем, как «осчастливить Россию».

— Эх, Александр Николаевич,— сказал ему граф Завадовский,— никак не уймёшься, опять за своё!

Радищев расстроился. Он решил, что его, возможно, снова посадят в тюрьму за смелые идеи. Но второй раз идти в ссылку у него уже не было сил.

Дома Радищев спросил своих близких:

— Ну, что вы скажете, детушки, если меня опять сошлют в Сибирь?

Потом, говорят, прибавил:

— Потомство за меня отомстит.

Оставшись один, он принял яду.

Дети прибежали, вызвали придворного врача, но было уже поздно. Вскоре Радищева не стало.

Так окончилась жизнь Александра Николаевича Радищева. Врач, который пытался его спасти, печально произнёс: «Видно, что этот человек был очень несчастлив».

Меж тем копии с запрещённой книги Радищева продолжали расходиться по стране.

Рукопись же князя Щербатова «О повреждении нравов…» сохранялась у детей, потом у внуков князя-историка.

Жизнь потомков складывалась так, что сочинению, задевавшему восемь царей, лучше было не выходить наружу… Сначала — 1812 год, когда в московском пожаре сгорели тысячи драгоценных книг и манускриптов — в том числе «Слово о полку Игореве»: бумаги Щербатова уцелели чудом, на некоторых всё же — следы огня… Затем суровые гонения двух царей: как видим, вольный дух в этом семействе был силён и неистребим… Один внук, умный, весёлый Иван Щербатов, арестован и сослан на Кавказ; он был близок к декабристам, пытался заступиться за униженных, несчастных солдат. С Кавказа Щербатов-внук не вернётся… Его родная сестра, Наталья Щербатова, выйдет замуж за молодого, пылкого офицера-декабриста Фёдора Шаховского; несколько лет счастливой жизни, двое детей — а затем арест, ссылка мужа, его душевная болезнь, гибель…

Третий внук, сын одной из дочерей М. М. Щербатова, Михаил Спиридов, тоже декабрист, приговорённый к смерти, помилованный каторгой и умерший в Сибири…

Наконец, четвёртый внук (сын другой дочери князя-историка) — знаменитый деятель русской мысли, Пётр Яковлевич Чаадаев, которого Николай I велел объявить сумасшедшим за опасный образ мыслей…

Дети Радищева побаивались говорить о запретном сочинении отца, об его ссылке и самоубийстве. Внуки Щербатова молчали об архиве деда.