Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

Это сочетание слов употребил в письме к Беннигсену его давний приятель, французский эмигрант на русской службе генерал Александр Ланжерон.

«Многоуважаемый генерал!

Взяв в руки Ваши бессмертные творения, нельзя от них оторваться, я читал и перечитывал… Вы слишком добры ко мне, и мы, смею сказать, слишком близки друг другу, чтобы я стал говорить Вам пустые комплименты… Советую Вам сшить по листкам каждое письмо, потому что легко могут затеряться отдельные листки. Бесспорно, мой журнал далеко не имеет того интереса, как Ваш, но я последовал Вашему приказанию и послал его Вам, чтобы Вы могли позаимствовать некоторые сведения».

«Журнал» — это дневник, уже обработанный и превращающийся в записки.

Ланжерон — сам известный мемуарист — получил для прочтения журнал своего начальника. Из текста видно, что Беннигсен составляет воспоминания в виде серии писем, очевидно обращённых к кому-то. Понятно также, что речь идёт о записках, посвящённых минувшим войнам. Но может быть — не только войнам?

О том, что Беннигсен пишет мемуары, знал не один Ланжерон: кажется, хитрый ганноверец в определённую пору нарочно распускал слухи. Это бывало в годы опалы, когда требовалось искать путей к сердцу царёву и — к новому возвышению.

В 1810-м — между двумя войнами с Наполеоном — Беннигсен, обращаясь к близкому другу, «льстит себя надеждой, что император прочтёт мой труд с интересом». Другом был уже упоминавшийся А. Б. Фок, который в ту пору служил при военном министре Барклае и через его посредство легко мог передать записки Беннигсена в руки государя…

Мог — и, кажется, передал (что и сыграло роль в очередном примирении Александра с Беннигсеном перед 1812 годом).

«Мемуары-письма», о которых толкует Ланжерон, были письмами к Фоку, рассчитанными не только и не столько на Фока.

Записки о двух войнах с Наполеоном должны были выдвинуть Беннигсена-полководца, а также, видимо, погасить упорные слухи, ходившие по Европе, будто генерал описал и самое щекотливое дело в своей жизни.

Имея всё это в виду, мы поймём, отчего появление военных записок Беннигсена сопрождается (мы точно знаем по рассказам современников!) разными разговорами генерала о «несчастном дне 11 марта»; и, как можно легко догадаться, «Длинный Кассиус» не старался этими разговорами ухудшить свою репутацию.

Так или иначе, но до современников время от времени доходили «мемуарные волны», причудливо отражавшие подъёмы и спады Беннигсеновой карьеры.

Только последние восемь лет жизни генерал-фельдмаршал мог, кажется, не беспокоиться…

Внучка генерала, Теодора фон Баркхаузен (которой в начале XX века было около 90 лет), неплохо помнила деда, а ещё лучше — фамильные предания о нём. Водворившись на покой в Бантельне, Беннигсен поддерживал форму — прогулками, верховой ездой, работой:

«Дед работал каждое утро с моей матерью и тёткой над мемуарами». Внучка признаётся, что содержание работы её совершенно не интересовало — куда лучше запомнилась внешняя сторона: «Генерал в кресле, рядом тётка София фон Ленте с рукописью в руках. У матери другой экземпляр. Одна громко читает текст, другая — корректирует (очевидно, по копии), дед изредка перебивает, исправляет, дополняет».

О том, что записки сразу создавались в нескольких экземплярах, сохранилось не одно свидетельство.

Но о чём же вспоминал на досуге фельдмаршал? О прошлых войнах, кажется, письма уже написаны?

Генералу и будущему известному историку Михайловскому-Данилевскому Беннигсен скажет, уезжая из России, что у него «целых семь томов „Воспоминаний о моём времени“, начинающихся с 1763 года». Слухи о них распространяются всё шире, вместе с догадками о возможном сенсационном содержании. Этого оказалось достаточным, чтобы французские издатели предложили за текст 60 тысяч талеров…

Дело было в 1826 году. Потомки помнили, как прибывали в Бантельн газеты, сообщавшие о восстании декабристов и суровом приговоре: «Эти новости очень волновали деда, и он о них часто говорил». Мы легко догадываемся, что волновало Беннигсена: прежде всего сходство и в то же время разница между «14 декабря» и «11 марта», тем заговором, где он был среди главных действующих лиц. Вряд ли генерал разобрался в событиях, вряд ли понял, что Рылеев, Пестель и другие (некоторые из них ему наверняка были известны лично) хотели не смены, а коренной перемены правления.