Евгений Анисимов - Пленницы судьбы

Есть выразительная легенда о конце Екатерины. Незадолго до смерти она рассказала сон, который ей запомнился. Она сидит за пиршественным столом в окружении придворных. Вдруг появляется тень Петра. Он манит своего «друга сердечного» за собой, они улетают, как будто в облака. Екатерина бросает последний взгляд на землю и отчетливо видит своих дочерей окруженных шумной, враждебной толпой. Но уже ничего не поправишь. Надежда только на верного Меншикова — он не оставит их в беде...

6 мая 1727 года в девять часов вечера Екатерина умерла. Волшебная сказка о лифляндской Золушке печально оборвалась.

Поздней осенью 1723 года в Санкт-Петербурге можно было наблюдать редкое зрелище: хоронили последнюю русскую царицу давно ушедшего в историю XVII века. Это были настоящие царские похороны — торжественные и долгие. Время словно остановилось: глядя на толпу неведомо откуда появившихся старых боярынь, уродов, старух, монахинь, медленно ползущих к Александро-Невскому монастырю, казалось, будто бы не было никаких петровских реформ...

Хоронили вдовствующую царицу Прасковью Федоровну. В двадцать лет ее — настоящую русскую красавицу, кровь с молоком, из знатного рода Салтыковых, статную, с длинной русой косой и здоровым румянцем во всю щеку — выдали замуж за старшего брата и соправителя Петра Великого восемнадцатилетнего царя Ивана Алексеевича, человека убогого и слабоумного. О нем говорили, что как-то раз на дворе загородного Коломенского дворца под Москвой его завалила в нужнике рухнувшая некстати поленница березовых дров. И только много часов спустя русского самодержца освободили из плена — никому-то этот царь, фактически лишенный Петром власти, не был нужен... Свадьбу сыграли в 1684 году. Брак этот, как сказано выше, состоялся по воле его старшей сестры, правительницы царевны Софьи Алексеевны, которая таким образом желала окончательно перекрыть путь к власти своему сопернику — соправителю Ивана царю Петру, жившему вместе с матерью и родней в подмосковном Преображенском. После свадьбы прошло девять месяцев, потом еще девять месяцев, а детей у молодоженов так и не было... Словом, Софья, свергнутая Петром в августе 1689 года, так и не дождалась вожделенных племянников, которыми предполагала заткнуть «династическую дыру».

Правда, к концу регентства Софьи и четырех лет «раздумья» в 1689 году Прасковья родила девочку — Марию, а затем — еще четырех дочерей: в 1690-м — Федосью, в 1691-м — Екатерину, в 1693-м — Анну (будущую императрицу), в 1694 году — Прасковью. Когда царь Иван в 1696 году умер, Прасковья осталась с тремя дочерьми — Екатериной, Анной и Прасковьей, ее старшие дочери умерли в младенчестве. Современники, зная немощи царя Ивана, сомневались в том, что он был отцом девочек, и одни кивали в сторону немца — учителя Иоганна Христиана Дитриха Остермана — старшего брата будущего вице-канцлера Андрея Ивановича, а другие намеками указывали на стольника Юшкова, получившего в дальнейшем огромное влияние в окружении вдовствующей царицы Прасковьи. Впрочем, Остерман появился позже, когда девочки подросли, а слабоумие царя Ивана не есть свидетельство его репродуктивной немощи — как раз чаще бывает наоборот...

После смерти мужа Прасковья с дочками переселилась из Кремля в загородный дворец Измайлово. К семье старшего брата Петр относился вполне дружелюбно и спокойно — Прасковья и девочки не были ему соперниками, дорога его реформ прошла в стороне от дворца царицы Прасковьи, до которого лишь доходили слухи о грандиозном перевороте в жизни России. Царь не чурался общества своей невестки, хотя и считал ее двор «госпиталем уродов, ханжей и пустосвятов», имея в виду многочисленную придворную челядь царицы. Измайловский двор оставался островком старины в новой России: сотни стольников, штат «царицыной» и «царевниных» комнат, десятки слуг, мамок, нянек, приживалок были готовы исполнить любое желание Прасковьи и ее дочерей. Вообще Измайлово было райским, тихим уголком, где как бы остановилось время. Теперь, идя по пустырю, где некогда стоял деревянный, точнее «брусяной с теремами», дворец, который напомнил бы современному человеку декорации Натальи Гончаровой к опере «Золотой петушок» Римского-Корсакова, с трудом можно представить себе, как текла здесь жизнь. Вокруг дворца, опоясывая его неровным, но сплошным кольцом, тянулись двадцать прудов: Просяной, Лебедевский, Серебрянский, Пиявочный и другие. По их берегам цвели фруктовые сады — вишневые, грушевые, яблоневые. В Измайлово было устроено своеобразное опытное дворцовое хозяйство. Тут были оранжереи с тропическими растениями, цветники с заморскими «тулпанами», большой птичник и зверинец, тутовый сад и виноградник, который даже плодоносил. Во дворце — маленький театр, и там впервые ставили пьесы, играл оркестр и, как пишет иностранный путешественник И. Корб, побывавший в Измайлово в самом конце XVII века, нежные мелодии флейт и труб «соединялись с тихим шелестом ветра, который медленно стекал с вершин деревьев». Есть старинное русское слово — «прохлада». По Владимиру Далю, это «умеренная или приятная теплота, когда ни жарко, ни холодно, летний холодок, тень и ветерок». Но есть и обобщенное, исторически сложившееся понятие «прохлады» как привольной, безоблачной жизни — в тишине, добре и покое. Именно в такой прохладе и жила долгое время, пока не выросли девочки, Прасковья Федоровна.