Михаил Владимирский - Афинская олигархия

Еще одним направлением вмешательства Афин в дела союзников было судопроизводство. Союзные государства были лишены высшей уголовной юрисдикции, переданной в руки афинских присяжных. Эта мера, распространившаяся со временем почти повсеместно, привела к унификации союза в области права, так как присяжные при разбирательстве дел руководствовались аттическими законами, но, с другой стороны, это вызывало огромные издержки для тяжущихся сторон, волокиту, и уж конечно не способствовало увеличению популярности Афин [24] Там же. С.394. .

Однако, превращая союз в единую державу, Афины не делали ничего, чтобы внутренне связать с собой союзников. Ни Кимон, ни Перикл, ни кто-либо другой не желал дать союзникам или хотя бы жителям Эвбеи и Киклад аттическое гражданство. Эта мысль возникла только после сицилийской катастрофы, когда уже поздно было приводить ее в исполнение [25] Там же. .

Между тем страх перед персами с течением времени ослабевал, а после заключения в 449 г. Каллиева мира существование союза, по крайней мере в столь жесткой форме, казалось бы, теряло смысл (Thuc., III,10). Демократические режимы, введенные в большинстве союзных городов, обеспечили Афинам симпатии неимущей части населения (Thuc., III, 47,2; Ps.- Xenoph., Ath. pol., 3,10), однако восстановили против них состоятельные и образованные слои, не только отстраненные от власти, третируемые, но и подвергающиеся опасности разорения как со стороны правящего режима, так и из-за конкуренции с приезжими из Афин ростовщиками и торговцами, свободными от необходимости платить подати [26] Лурье С.Я. Эксплуатация афинских союзников//ВДИ, 1947, № 2. С. 13–27. . Союзники с горечью сравнивали свое положение с положением членов Пелопоннесского союза и ждали только благоприятной минуты, чтобы свергнуть ненавистное владычество Афин.

А в самой Аттике набирала силу олигархическая оппозиция, возглавляемая после смерти Кимона в 449 г. его родственником — Фукидидом, сыном Мелесия. Таким образом, блестящая афинская демократия, опирающаяся, с одной стороны, на народное собрание и систему выборной власти, а с другой — на морской могущество, и находящаяся в расцвете, содержала внутри себя силы и течения, способные уничтожить ее.

Начиная подробное исследование олигархической оппозиции с Фукидида, сына Мелесия, мы следуем традиции, начало которой положил Плутарх, представив борьбу Фукидида и Перикла неким переломным этапом традиционной борьбы аристократии с демократическим движением. «Он не дозволил так называемым «прекрасным и хорошим» рассеиваться и смешиваться с народом, как прежде, когда блеск их значения затмевался толпою; он отделил их, собрал в одно место; их общая сила приобрела значительный вес и склонила чашу весов. Уже с самого начала была в государстве, как в железе, незаметная трещина, едва-едва указывавшая на различие между демократической и аристократической партией, но теперь борьба между Периклом и Фукидидом и их честолюбие сделали очень глубокий разрез в государстве: одна часть граждан стала называться «народом» ( demos ), а другая — «немногими» ( oligoi )» (Plut., Per., 11).

Почему же Плутарх приписал именно деятельности Фукидида момент разрыва афинского общества на «государство бедняков и богачей», как сказал бы Платон (Resp., III, 417 b), что означало, если вдуматься, трансформацию самой оппозиции из аристократической в олигархическую? Что, собственно, следует понимать под этим переходом из одного качества в другое?

Сами древние определяли олигархию как «строй, основывающийся на имущественном цензе, у власти стоят там богатые, а бедняки не участвуют в правлении» (Plat. Resp., VIII, 550d — e; ср.: Aristot. Pol., IV, 5,1, 1292b,1–20; 5,3, 1293a, 10–23). «Сущность аристократического строя заключается, по-видимому, в том, что при нем почетные права распределяются в соответствии с добродетелью, ведь основой аристократии является добродетель, олигархии — богатство, демократии — свобода» (Aristot. Pol., IV, 6,2, 1294a, 10). Именно здесь, на наш взгляд, заключается ключ к проблеме: в смене жизненных условий и ориентиров и, как следствие, в смене приоритетов с аристократической arete — комплекса добродетелей, на ploutos — богатство.

Замена монархии аристократией завершилась без насилия в отношении основного чувства эпохи, но переход к олигархии, даже если он не требовал смены внешней формы правления, был связан с более важными социальными движениями и абсолютной революцией в человеческом сознании. Прежде нобили составляли замкнутую корпорацию, заключающую браки только внутри своего круга, удерживающую в своих руках юридические, военные и религиозные функции. Их авторитет был освящен вековыми традициями, а в некоторых государствах, как например в Спарте, обеспечивался правом завоевателя. Взгляды на законы у них были скорее инстинктивные: они были kaloi kagathoi — «прекрасные и хорошие», или chrestoi — «знатные, наилучшие», а их подчиненные — plethos , «толпа», или poneroi — «скверные, подлые». Кроме того, аристократы были потомками богов, что давало им силу и достоинство и ставило как бы в промежуточное положение между богами и простыми смертными. Все это порождало специфическое аристократическое сознание, с которым нобили так до конца никогда и не расстались. Чтобы аристократия сменилась олигархией, необходимо было заменить достоинство богатством, игнорировать волю богов, упразднить привилегии, признать главенство писанных законов над неписанными и позволить социальным силам вести собственную игру [27] Whibley L. Greek Oligarchies, Their Character and Organisation. London, 1896. P. 72–73. .