Олег Соколов - Армия Наполеона

Ясно, что в таких условиях успех действий офицера штаба и нередко его жизнь зависели от надежности коня, ясно также, что потери конного состава в штабах были огромны. Согласно официальным регламентам адъютанты (ниже звания полковника) и штабные капитаны (adjoints a l'etat-major) должны были иметь по три лошади. Однако на практике этого количества не хватало. В дневнике Кастеллана, офицера, состоявшего в 1812 г. при генеральной квартире, мы находим следующую запись: «Я проскакал шесть лье от Вильны до Неменчина и вернулся в Вильну в 12.30. Я купил трех лошадей в Дрездене, они не прибудут. У меня есть десять других, но этого не достаточно для моей службы» 17. Прошло несколько месяцев кампании, и Кастеллан пишет: «9 ноября... Мы вошли в Смоленск в час дня, в большинстве своем таща наших лошадей за собой на поводе через снега. У меня пала седьмая лошадь...» 18Лежен, прошедший за эпоху Консульства и Империи через многие штабы, рассказывает, что за время своей службы он потерял 30 лошадей, из которых четыре были убиты под ним в бою.

Однако на какие-либо централизованные раздачи коней для офицеров, подобные выдаче средств передвижения в современных войсках, в наполеоновской армии надеяться не приходилось. Иногда адъютантам выделяли деньги на пополнение конного состава, однако чаще всего приходилось решать этот вопрос, полагаясь на свои средства. Именно поэтому все мемуары штабных офицеров заполнены историями приобретения лошадей, на которых тратились огромные средства, ведь, как писал Лежен, «хороший, сильный конь - это жизнь и сердце высшего офицера». К счастью, тем, у кого были достаточные средства, после удачного боя нетрудно было добыть хороших лошадей: солдаты охотно по дешевке продавали офицерам захваченных в бою лошадей вражеских кавалеристов.

После передачи приказов и доставки рапортов ответственнейшей частью активной службы штабных офицеров было осуществление рекогносцировок. Если, находясь на аванпостах, в постоянном соприкосновении с противником, офицеры легкой кавалерии должны были доносить командованию о передвижениях и мероприятиях врага, а также докладывать о состоянии мостов, дорог и населенных пунктов, то для специальных миссий, сопряженных с глубоким проникновением в расположение неприятельских соединений, предназначенные для этого войска почти всегда сопровождались или возглавлялись офицерами штаба.

Рекогносцировки могли производиться как в период боевых действий (тогда они обязательно были сопряжены с выделением крупных воинских сил для осуществления прорыва передового охранения врага), так и в период подготовки военных операций. В последнем случае выполняющий рекогносцировку мог быть отправлен без сопровождения, ибо в его функции входила не разведка боем, а нечто отдаленно напоминающее деятельность секретного агента.

Впрочем, здесь сразу надо сделать важное замечание. Работа «агентурного разведчика», или, проще говоря, шпиона, в те времена продолжала считаться, как и в большинстве традиционных обществ, делом грязным и недостойным приличного человека. Переодеваться в чужую форму, чтобы проникнуть в расположение врага и, выдав себя за другого, собирать сведения, передавая их через связных, рассматривалось как занятие нечистоплотное и заслуживающее презрения. И если к захваченным в плен солдатам и офицерам неприятеля часто проявлялось, о чем будет рассказываться позже, гуманное и почти дружелюбное отношение, то на шпионов реакция была однозначная: их, по мнению офицеров того времени, надо было истреблять как поганых псов. Неслучайно поэтому «джеймсов бондов» начала XIX в. считалось даже слишком почетным расстреливать. Их либо вешали на ближайшем дереве, либо забивали штыками на месте. Поэтому для офицера штаба персонально заниматься агентурной разведкой в подавляющем большинстве случаев было бы делом немыслимым. Правда, при штабах, в частности при генеральном штабе, существовали офицеры, ответственные за поддержание связи с «разведчиками». Однако в миссию этих офицеров входил лишь сбор сведений от шпионов, оплата их работы и обработка полученной информации. В качестве же непосредственно «секретных агентов» выступали чаще всего торговцы, коммивояжеры, авантюристы всякого рода и т. п. В отсутствие резидентов, которые работали бы, скажем, в штабе армии противника и передавали сведения своему командованию, в отсутствие современных средств связи, с помощью которых подобные резиденты могли бы оперативно передавать информацию своему командованию, деятельность шпионов была малоэффективной. Сведения, которые они получали, были чаще всего либо слухами, либо разговорами подвыпивших офицеров в придорожной таверне, либо просто результатами визуального наблюдения перемещающихся вдали колонн неприятельских войск. Доставлялись же эти сведения крайне медленно, чаще всего пешком, так как приходилось использовать обходные тропы. В результате, хотя информацией, полученной от шпионов, и не пренебрегали, относились к ней с осторожностью и рассматривали ее большей частью как второстепенную. Подчеркиваем, что речь здесь идет о военной - тактической и оперативной - разведке. Разумеется, что на внешнеполитическом уровне ее значение и отношение к ней было иным. Посольства за границей, как всегда и везде, выполняли важную роль сбора информации о стране пребывания, что осуществлялось официальным и неофициальным путем. Сведения, полученные по дипломатическим каналам, разумеется, были основой для важных внешнеполитических решений. Однако этот сюжет выходит далеко за рамки нашего исследования.