Вадим Нестеров - Жизнь примечательных людей. Книга первая

Быстро родятся только кошки. А успех всегда приходит вовремя. Вот только когда это «вовремя» наступит — нам знать не дано. Можно лишь каждый день трудолюбиво готовить почву для успеха, ожидая.

И всегда знать, что ничего еще не кончено. Ни в 20, ни в 30, ни в 40, ни в 50.

Хотите, рассажу историю про одного лузера?

Однажды в Сибири, в богом и людьми забытом поселке Курейка проживал-горевал один неудачник. Самый натуральный неудачник, эталонный образец, без подмесу.

Он не выдержал. Хроническое лузерство его сломало. Он опустился, перестал следить за собой, перестал умываться, перестал даже мыть за собой посуду. Это была образцово-показательная депрессия неудачника.

Целыми днями он валялся на кровати, накрывшись драной шубейкой, слушал свистящую среди торчащей из снега полыни поземку, и маялся. Маялся оттого, что жизнь почти прожита, а итоги подводить страшно. Не сделано ничего. В прошлом — неудачи, в настоящем — тоска, а завтрашний день не сулит ничего.

Ему уже почти сорок лет, скоро пойдет пятый десяток, а в жизни он не сделал ничего, растранжирив все свои шансы. Ему от природы достались неплохие мозги и отменное трудолюбие, но он просрал даже это. Попытка получить нормальное образование, которое его бедные родители тянули из последних сил, кончилась провалом — курс закончить не получилось, его вышибли.

Он связался с людьми, которые были не в ладах с законом, пошел, по мнению соседей, друзей и родственников, по скользкой дорожке. Несколько раз был судим по мелочи, а вот теперь попал, судя по всему, уже серьезно.

С личной жизнью тоже полный швах. Попытка создать семью не удалась, с женой он прожил всего лишь три года. Ну а после того, как он потерял жену, никто особо не рвется на ее место. Кому он такой нужен? Вот уже семь лет он и живет один.

На карьере в нормальном мире можно смело ставить крест — кто его возьмет на нормальное место, с четырьмя-то судимостями? Но обиднее всего то, что и в своей среде он в итоге не состоялся. Оказался никем.

Так… Рабочая лошадка, один из толпы, о котором никто не слышал и никто, кроме ближайшего окружения, его не знает. Таких в базарный день — рубль пучок. Рядовой. Обычный. Один из толпы.

А ведь люди взлетают по жизни как на лифте, вон, один — пацан ведь еще, молоко на губах не обсохло — вернулся из такой же ссылки, и уже через год был в числе вождей, лидеров, топ-менеджеров. Тех, кто определяют стратегию.

А он, который много старше этого мажора — по прежнему никто. Его попытки что-то сделать, предложить какое-нибудь неожиданное решение у записных винеров вызывают лишь плохо скрываемые усмешки. А если кто-нибудь из этих хорошо образованных молодых людей со столичным лоском, и попытается иногда его одобрить, похлопав по плечу — это стыдная жалость бесит больше, чем смешки.

Природа, к несчастью, положила ему достаточно ума, чтобы понимать всю позорность этой жалости, он может увидеть это клеймо «бесперспективный кадр», которое ему не свести. Но вот ума и воли для того, чтобы все-таки вырваться наверх, стереть с себя печать лузерства, она ему, похоже, не отпустила.

Жестокая ирония.

Как ни крути, как ни успокаивай себя, а надо называть вещи своими именами. Свою жизнь он просрал.

36 лет. Ни семьи. Ни работы. Ни образования. Ни профессии. Ни дома. Ни даже своего угла. Из нормальной жизни он вычеркнул себя сам.

На карьере можно ставить крест — если ты два десятка лет проходил в рядовых, смешно ожидать, что станешь генералом.

Жизнь кончена, дальше его ждет постыдное и тоскливое доживание.

Депрессия была настолько сильной и настолько затяжной, тоска так рвала и крутила его душу, что находиться рядом с ним было решительно невозможно.

Даже его единственный приятель, оказавшийся в то время рядом, не выдержал, и съехал со съемной хаты, которую они снимали. Не выдержал его предельной апатии, разочарованности и нежелания следить даже за собой.

О чем с присущей ему деликатностью и писал в письме приятелю:

«Со мной старый знакомый — [скип]. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни. Я же сторонник минимального порядка. На этой почве нервничаю иногда. Притом же, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех своих мелочах. Хуже всего, что только со стороны "мелочей жизни" и виден. Нет места для проявления крупных черт. С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся».

Из депрессии наш лузер все-таки выбрался.