Рассказ приближается к завершению.
«Была уже глубокая ночь, а совещание все продолжалось. Теперь высказывались военные и гражданские инженеры. Первые давали свои оценки взрывателям, вторые — свои. Спорили подчас довольно остро. Г.И. Кулик не вмешивался, сидел молча, с безразличным выражением на лице. Я тоже вскоре потерял в потоке жарких слов нить обсуждения, да честно говоря, мне в общем-то и не была известна суть дела . (А как же суждение о некомпетентности Кулика? — В.М .) К тому же и просто устал.
Так проспорили до начала четвертого утра 22 июня. А вскоре последовал звонок по „кремлевке“. Кулик взял трубку, бросил в нее несколько непонятных фраз. Со слегка побледневшим лицомположил ее на рычаги и жестом позвал меня в соседнюю комнату. Здесь торопливо сказал, что немцы напали на наши приграничные войска и населенные пункты, его срочно вызывают в ЦК,так что мне теперь самому надо будет вступать в должность начальника ГАУ. И действительно, Г.И. Кулик тотчас же закрыл совещание и уехал».
В то время, когда писал мемуары Яковлев Н.Д., еще не были «причесаны» страницы Журнала посещений Сталинского кабинета в Кремле. Это здесь Кулик поехал в ЦК, только не понятно, в каком качестве? А по Журналу пририсуют его посещение Кремля. Помнится, его, якобы, сделали представителем Ставки и выпихнули на фронт, чтоб собирал потерявшие руководство воинские части.
Но теперь известны обстоятельства первых дней войны. Поэтому Кулик побледнел не от того, что про войну услышал (маршал — и побледнел?), а от того, что получил приказ Тимошенко о снятии с должности заместителя наркома и, марш вперед, в Белоруссию в должности Главкома Западного направления. А здесь и Жуков подсуетился: представил маршалу Кулику его приемника. Надо же было дождаться окончания совещания. Как все это провернул Жуков с компанией, не совсем понятно. Снимать Кулика было не в их с Тимошенко компетенции. Видимо, это дело освятили свои партийные люди из Политбюро. Тот же, например, Хрущев. Непросто же так, скрывал свое присутствие в Москве. Да и Жуков, видимо, козырял своим назначением, как заместитель Председателя Ставки.
Как уже говорил ранее, Кулика, по жизни, сделают «козлом отпущения» за все «промахи» высшего командования на войне. Достанется, по полной. Да и после войны, воспользовавшись болезнью Сталина, хрущевцы его засудят и расстреляют, так как слишком много знал о тайных проделках высшего командного сословия. А Яковлев, в свою очередь, уже от Сталина, получит «на орехи», тоже, в послевоенный период. Как всегда при Хрущеве: на свободу с чистой совестью.
Давайте закроем тему о Балтике еще одним небольшим фрагментом из воспоминаний адмирала Кузнецова. Напомню, что у него, уже начался день 22 июня 1941 года, первый час ночи.
«Прошло лишь двадцать минутпосле моего разговора с вице-адмиралом Трибуцем — телеграмма еще не дошла до Таллина, — а оперативная готовность № 1 была объявлена уже на Ханко, в Прибалтийской базе и в других местах. Об этом опять же свидетельствуют записи в журналах боевых действий: „Частям сектора береговой обороны Либавской и Виндавской военно-морских баз объявлена готовность № 1“.
В 02 часа 40 минут все корабли и части флота уже были фактическив полной боевой готовности. Никто не оказалсязастигнутым врасплох.
Позади были недели и месяцы напряженной, кропотливой, иногда надоедливой работы, тренировок, подсчетов и проверок. Позади были бессонные ночи, неприятные разговоры, быть может, взыскания, наложенные за медлительность, когда людей поднимали по тревоге. Многое было позади, но все труды, потраченные время и нервы — все было оправдано сторицей в минуты, когда флоты уверенно, слаженно и без проволочек изготовились к встрече врага».
Бумага, наверное, плакала, когда на ней выводили такие лживые слова. Заставить бы Кузнецова по три раза перечитать мемуары его подчиненных, может быть, и дрогнула бы тогда рука при написании, что « флоты уверенно, слаженно и без проволочек изготовились к встрече врага»? Вот такими «правдивыми» мемуарами и кормили нас «верные» защитники Отечества.
Теперь переходим к Черноморской теме, освещенной Николаем Герасимовичем.
«Первым принял удар на себя Севастополь. Пускай другие вступили в бой лишь на час-другой позднее, но они уже знали: враг напал на нашу Родину, война началась! Севастополь встретил нападение подготовленным. Командованию флота пришлось самому принять решение об открытии огня. Стоит еще раз напомнить о том, что лишь за неделю до этого всех нас заверяли: война не предвидится, разговоры о ней — провокация, чтобы понять, как драматична была обстановка в ту ночь и какое внутреннее торможение, колебание, неуверенность должны были преодолеть в себе люди, прежде чем твердо и мужественно отдать такой приказ.
Читать дальше