Сердечный наш привет Вам, Анне Александровне, Александру Борисовичу, который видел так много интересного, — чего я больше не увижу. Лучшие наши пожелания на Н[овый] Год, — надеюсь, в 1946 году встретиться.
Ваш М. Ландау
Машинопись. Подлинник.
Bodleian. MS. Russian d. 7. Elkin. Л. 36–36 об.
В.А. Маклаков — М.А. Алданову, 24 декабря 1945
5, rue Péguy
24 Дек[абря 1945 {335}]
Дорогой Марк Александрович,
Пишу Вам, когда Ваш вопрос окончился. Прилагаю копию отношения Мин. Вн. Дел, которое на этот раз обличало Мин. Ин. Дел, что оно задерживает дело. С этим письмом я поднял в М.И.Д. такой скандал, что они немедленно дали согласие. Обещали послать его телеграммою, за наш счет, как это делалось в доброе старое время. За этим следит уже Полонский. Словом, моя роль окончена, и я не чувствую более перед Вами вины за собой.
Это дает мне право вернуться к своим делам. Слухи об XI книге заглохли, и я не знаю, когда она выйдет и приедет сюда. Мне писал Коновалов, что в этой книжке будет его статья, и он заранее выражает огорчение, если она будет мне неприятна. Этого не может быть по его общему отношению ко мне, вопрос же и целесообразность нашего тогдашнего визита вообще перестал быть актуальным. Из него не вышло того, что обе стороны ждали. Но каяться нам не приходится. И я рад, что мы тогда этот шаг сделали, хотя бы он ни к чему не привел. Идти же дальше по этому пути, т. е. из желания с «ними» сойтись от себя отрекаться мы не хотим. В этом мы раскололись. Об этом я писал подробно Коновалову в том письме, кот. он не разобрал. Он просит меня его повторить, а я прошу его мне прислать. Это облегчит мне работу писания нового письма, да и не хочется, чтобы это письмо бесследно пропало.
Через несколько месяцев, с переездом Nat. Unis в Америку, заботы о русских беженцах перейдут в другие руки, и я, может быть, буду свободен от довольно скучных занятий, т. е. буду иметь время. Но мечтать об этом пока еще рано. Я получил здесь от Полонского для прочтения номера «Нового Журнала», начиная с 5. Обидно думать, что в свое время мы их не видали; Вы сделали большое культурное дело, которое «останется», и я вас всех поздравляю. Не понимаю одной Вашей фразы в одном Вашем письме, что может быть для сотрудничества с Вами я захочу сделать «оговорку». Принципиальной разницы между собой и Вами я не усматриваю, кроме тех, какие у меня всегда были со всеми моими единомышленниками, начиная с кадет, и, в частности, Милюкова. Но если на них смотреть исторически, издали, то они только интересны; и прибавлю, разногласия между теми, кот., несмотря на разногласия, вместе работают, делают некоторую честь и тем, и другим.
Я буду с нетерпением ждать 11-ю книгу, с еще большим 12-ю, если Вы не перемените намерения напечатать там первую главу моей книги. Если захотите потом напечатать другую, скажите какую, и я Вам ее пришлю. Но мне было бы самому всего интереснее, если бы оказалось возможным напечатать ту главу, кот. я уже не покушаюсь рассматривать, как часть этой книги, но скорее как «послесловие» ко всей моей жизни. Когда смотришь то, что творит здешняя «Конституанта», я тем более чувствую, что, несмотря на парадоксальность этой главы, в ней есть доля правды, а в тех вопросах, кот. я ставлю, очень большой и актуальный интерес. Но я ее никому не показывал, и не знаю, какую она может вызвать реакцию. После переписки письма немного места осталось, и я хочу его использовать. Во-первых, вчера Долгополое прислал мне посылку. Не знаю, та ли, о кот. Вы писали в письме 12 Ноября. Он написал: «Заканчивая резерв посылок первой группы, посылаю Вам одну посылку». Если это Ваша — большое спасибо. Я давно ничего не получал. Во-вторых, очень жалею, что у Полонского «Новый Журнал» оказался только с 5-го номера. Он бы его здесь имел с самого начала. Хотел бы видеть и начало Ваших «Истоков». Ваши исторические романы, как «Ключ», есть «вклад» в историю, необходимый для понимания тем, кто сам этого времени не переживал. Когда же речь идет о прошлом, это как «картинки» к тексту: чем Вы лучше знаете эпоху, тем они интереснее. Но весь вопрос в том, насколько точно, т. е. внутренне правильно, изображены эти люди. В частности, Александр II. Да и «народовольцы». В Вашем изображении их невольно чувствуется отголосок «легенды», кот. делает их «сверхлюдьми», обратно с тем, что происходит с «историческими героями» — Бисмарком, Дизраэли и т. д. Здесь относительно них такой подход полезен, т. к. приближается к реальности: эти люди становятся более живы. А революционная среда, ибо она все-таки среда, она с этими людьми мне не стала понятнее. Но читать все это очень завлекательно.
Читать дальше