Олег Будницкий - «Права человека и империи» - В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг.

Переписка с Алдановым идет временами едва ли не в ежедневном режиме, а перерыв в две недели воспринимается как признак серьезного неблагополучия. 13 января 1955 г. встревоженный длительным, по его представлениям, отсутствием писем, Маклаков пишет своему другу:

«Не хочу этого письма давать сестре переписывать (имеется в виду перепечатка на машинке. — О.Б.) и потому пишу его от руки. Я так давно не получал от Вас писем (последнее было 30 Дек[абря] прошлого года), что себя спрашиваю: что с Вами? Здоровы ли Вы? Или я чем-нибудь Вам досадил? Или и Вы на меня махнули рукой, как сам с собой делаю.

Если нам и не придется более встретиться, хочу Вам сказать, в каком восхищении перед Вашим талантом, и с какой дружбой… я буду всегда помнить о Вас» {55}.

Последняя фраза, нечастая в текстах сдержанного в выражении эмоций и нередко ироничного Маклакова, лучше всего определяет его отношение к Алданову. Тревога на сей раз оказалась неоправданной.

Переписка продолжалась до последних дней жизни Алданова. Последнее письмо Алданова датировано 15 февраля 1957 г., Маклаков ответил на следующий день. Алданов строил творческие планы, видимо, хотел развить или уточнить какие-то линии, намеченные в романе «Самоубийство»: в последнем письме он задает уточняющие вопросы о последней встрече Маклакова с Саввой Морозовым. Писателя интересовали обстоятельства и причины самоубийства спонсора большевиков. Планы осуществить не удалось: как оказалось, Алданову было отмерено всего 10 дней жизни. Алданов, младший из корреспондентов, скончался 25 февраля 1957 г.; четыре с лишним месяца спустя, 15 июля, ушел из жизни Маклаков.

Ценность публикуемой в настоящем томе переписки заключается не только в том, что это замечательный источник по истории русской политической мысли XX столетия, по истории и культуре русской эмиграции, по истории русской литературы. Это — блестящий образец эпистолярного жанра, искусства, которое, кажется, уже ушло в прошлое. Но не стало от этого менее замечательным.

Историку невозможно без «скрежета зубовного» читать в одном из писем Алданова: «Я к 1940 году скопил огромное число писем ко мне, в том числе письма чуть ли не от всех известных людей эмиграции, от многих знатных иностранцев, как Ром[ен] Роллан, Томас Манн и др., -и все либо было уничтожено, либо лежит где-нибудь с миллионами других бумаг в Германии» {56}. Однако как раз к переписке Алданова с Маклаковым это относится в незначительной степени; оригиналы писем Алданова к Маклакову за 1929–1940 гг. сохранились в фонде последнего в архиве Гуверовского института; здесь же находятся машинописные отпуски писем Маклакова. В основном письма этого периода невелики по объему, затрагивают текущие проблемы жизни эмигрантской колонии, к примеру организацию вечеров с целью сбора средств в пользу И.А. Бунина, Д.С. Мережковского, иногда обмен мнениями (скорее репликами) по «горячим» политическим вопросам. Основной массив переписки относится к периоду 1945–1957 гг., и она сохранилась практические полностью.

Первое, во всяком случае, первое дошедшее до нас, письмо Алданова к Маклакову датировано 22 апреля 1929 г. Это, собственно, короткая благодарственная записка по случаю присланной Маклаковым статьи. И в первых же строках сформулирована, пожалуй, самая сложная проблема корреспондентов Маклакова и будущих публикаторов его эпистолярного наследия:

«Искренно Вас благодарю за присылку Вашей блестящей статьи и за надпись, в которой, впрочем, я не разобрал ни слова, несмотря на долгие усилия» {57}.

27 лет спустя Алданов писал:

«Получил почти одновременно два Ваши письма. Не сердитесь на меня, но как же мне этого не сказать? Ни утром в пасмурную ноябрьскую погоду, ни при самой сильной, во сто свечей, нашей электрической лампе, я больше почти ничего не разбираю! Такая радость — получать от Вас письма, и такая досада, когда, прочитав первые десять строчек (первые почти всегда разбираю), перестаю понимать, стараюсь, по отдельным строчкам или даже словам, понять хоть о чем идет речь!» {58}

Подобными сетованиями постоянно сопровождается переписка «рукописного периода». Приведем некоторые типичные образцы:

«Не буду повторять свой вечный "рефрэн": не разобрал. Кое-что все-таки прочел, и то хорошо» {59}.

«Мы очень встревожены Вашим сообщением на второй странице о Марье Алексеевне. Оно неразборчиво, я, в частности, плохо разобрал слова "все потеряли голову" и следующие за ними. Но не трудитесь отвечать, — Вам, разумеется, не до того, — напишу сейчас Титову и попрошу его сообщить мне, как Марья Алексеевна и что именно сказал Зёрнов» {60}.