Олег Будницкий - «Права человека и империи» - В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг.

Обстановка на «второй родине», во Франции, казалась полностью аналогичной ситуации на родине первой в 1917 г. Коммунисты в правительстве, шаткость власти… Все это наводило на мрачные размышления.

Отставку генерала де Голля в начале 1946 г. Алданов воспринял как большое горе. «В случае чего, за ним пошли бы, — писал он Маклакову. — Пойдут ли за его преемником — это вопрос. Вообще все идет к черту. Очень горжусь, что в 1937 году начал печатать, а в 1939 году выпустил книгу под названием "Начало Конца". И еще больше огорчаюсь, что оказался прав. В "Истоках" же меня только и интересует: откуда пошло все то, что теперь происходит в мире? Ведь и народовольцы, и Бисмарк, и Вагнер, и Гладстон, и Маркс, и Бакунин были именно истоками — от них пошло и хорошее…» {50}

Более всего корреспонденты опасались войны между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции: «Не дай Господи! Как физико-химик, я понимаю, что такое атомная бомба» {51}. Опасность представлялась им вполне реальной, по крайней мере до смерти Сталина. Проблема выбора, определения собственной позиции в случае конфликта вновь, как и десять лет назад, была «на повестке дня». Только на этот раз она была гораздо более мучительной. Ведь, по большому счету, у либерально-демократического крыла русской эмиграции не было особенных сомнений, кого поддерживать — Сталина или Гитлера. Труднее было определиться в случае возможного столкновения между СССР и США.

«Конечно, молчать во время войны — это не "позиция", — размышлял Алданов в конце 1940-х гг., в период "пика" холодной войны. — Но беда ведь именно в том, что в случае войны между СССР и демократиями у нас не может быть никакой приемлемой позиции. В здравом уме мы не можем желать победы Сталину по тысяче причин, одна из которых заключалась бы просто в том, что такая победа означала бы гибель всех близких нам людей на европейском континенте, всех тех, кому не удастся бежать и кто немедленно не перекрасится (ведь весь континент будет захвачен в 3–4 недели). Мы не можем, с другой стороны, приходить в восторг от того, что атомными бомбами будут уничтожаться Петербург, Москва, Киев, все культурные сокровища России и миллионы людей, что затем, в случае победы Америки, Россия (или то, что от России останется) будет сведена к границам 17-го столетия. Поэтому, думаю, пока войны нет, мы должны всячески желать, чтобы ее и не было. А если она начнется, я не вижу ничего другого, кроме молчания, как ни плох этот "выход"» {52}.

Историю первой волны русской эмиграции в литературе ограничивают обычно 1918–1940 гг. Конечным рубежом здесь служит оккупация нацистской Германией большей части Франции, включая «столицу» русской эмиграции — Париж. Это привело в конечном счете к гибели многих эмигрантов. К упоминавшимся выше именам погибших добавим сгинувших в немецких лагерях редактора «Современных записок» И.И. Фондаминского, поэтов Е.Ю. Кузьмину-Караваеву (Мать Марию), Ю.В. Мандельштама, Р.Н. Блох, М.Г. Горлина. Список далеко не исчерпывающий. Реэмиграция части эмигрантской политической и интеллектуальной элиты в США, прекращение выхода крупнейших эмигрантских периодических изданий — «Последних новостей» и «Современных записок», казалось, превратили Париж в эмигрантскую провинцию. Вторая мировая война положила начало истории «второй волны» эмиграции, резко отличавшейся от первой по составу, культуре, прошлому.

Очевидно, однако, что общепринятая периодизация достаточно условна. В годы Второй мировой войны ряды послереволюционной эмиграции поредели, ее деятели не стали моложе, но, тем не менее, не собирались сходить со сцены. Холодная война неожиданно привела к реанимации интереса к русской эмиграции, к попыткам создать эмигрантские организации, способные вести пропагандистскую работу на СССР и, кто знает, может быть, в случае падения советского режима сыграть на родине политическую роль. Так, в конце 1940-х — начале 1950-х гг. русская эмиграция, прозябавшая в полном забвении и политическом небрежении, вдруг оказалась востребованной великими державами, прежде всего США. Был извлечен из политического небытия А.Ф. Керенский, наряду с новыми эмигрантами активную роль в попытках объединения эмиграции играли С.П. Мельгунов и Б.И. Николаевский и некоторые другие видные деятели «первой волны». В условиях холодной войны представители российских противников коммунистического режима оказались как нельзя кстати. При политической и финансовой поддержке американских государственных структур и частных фондов один за другим стали возникать различные эмигрантские комитеты и центры, долженствовавшие символизировать свободную Россию и способные — хотя бы теоретически — установить связь с противниками большевиков внутри СССР.