Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Испанский плутовской роман был не только широкой сатирической картиной старого мира, но еще и прозорливой критикой буржуазного индивидуализма в образе самого пикаро. Автор бразильской пикарески отнюдь не лишен социального критицизма: он смеется над нелепыми обычаями старины, над корыстью и сутяжничеством, над тщеславием власть имущих. Но бразильская действительность еще не дает писателю материала для критического анализа современного человеческого характера и роли общества в его формировании. Леонардо, чьи приключения складываются в свободный, безыскусный сюжет романа, до конца остается одним и тем же: безобидным и простодушным шалуном, вольным сыном веселой бразильской улицы. И общий колорит романа Алмейды совсем не тот, что в испанской пикареске, — не горько — язвительный, а светлый и праздничный. Как ни оригинальна на фоне романтизма 50‑х годов эстетическая программа Алмейды, противопоставившего истории быт, исключительному рядовое, повседневное, все же по самому строю своего мышления он оставался романтиком. Романтизм мировоззрения выражался прежде всего в упоении национальным, бразильским. Алмейда все время, даже когда смеется, любуется самобытностью, красочностью своего города, его жителей, его обычаев.

Вместе с индеанистами Алмейда входит в особую группу романтиков, часто именуемых в Бразилии «первым» или «старшим» поколением. Национальное самосознание казалось им вернейшим залогом быстрого развития страны, а свою первейшую задачу они видели в создании самобытной литературы, в выдвижении нового идеала человека, в котором бы гармонически слились расы, цивилизация вернулась бы к природе и были бы изжиты отвратительные общественные пороки Старого Света. Но в 50‑е годы появилось так называемое второе романтическое поколение, уже не разделявшее ни оптимистического пафоса национального самоутверждения, ни утопизма, характерного для их старших собратьев по литературе. Это поколение отнюдь не отрекалось от героики борьбы за независимость, но относило ее в прошлое, как утраченный и уже недостижимый идеал (поэма М. Альвареса де Азеведо «Педро Иво» и др.). В настоящем они не видели никаких проблесков силы, борьбы, идеи и смертельно тосковали в застойной, провинциально — пошлой атмосфере бразильского общества, каким оно стало после подавления освободительных движений 20–40‑х годов.

Мануэль Антонио Альварес де Азеведо (1831–1852), Луис Жозе Тункейра Фрейре (1832–1855) Казимиро де Абреу (1839–1860) объединены не только общностью мировосприятия и художественной программы, но и общностью судьбы. Они были связаны с университетскими кругами, что объясняет и широкий спектр литературных влияний, ощутимых в их стихах, но вместе с тем и некоторую узость жизненного опыта, сказавшуюся в лирической камерности их поэзии. Всем им была суждена ранняя смерть, что также отразилось в тематике их стихов — особенно самого талантливого из них, Альвареса де Азеведо, чья единственная поэтическая книга «Лира в двадцать лет» вышла уже после смерти поэта от туберкулеза. Неосуществимость надежд, горькое сознание эфемерности мечтаний — такова постоянная тональность их стихов. У Альвареса де Азеведо с трагической силой выражена тоска юноши, переживающего всепрекрасное в жизни — любовь, приключения — лишь в мечтах. При этом сознание приближающейся смерти органически соединяется с восприятием унылой посредственности буден. Столкновение этих чувств заставляет юношу то приходить в болезненное отчаяние, то сардонически усмехаться над «романтическими островами», «Эльдорадо любви», созданными «моим воображением подростка и поэта».

Казимиро де Абреу переживает разлад между реальностью и мечтой в ином, элегическом ключе. Его идеал — утраченная безмятежность детства, прошедшего среди родных бразильских полей и садов. Стихи Абреу из его единственной книги «Вёсны» (1859), особенно «Песнь изгнанника», названная так в подражание Гонсальвесу Диасу, и «Когда мне было восемь лет», благодаря своей задушевной интонации и напевности, чрезвычайно полюбились бразильцам, стали хрестоматийными.

Поэты 50‑х годов включили в круг литературных источников бразильского романтизма Байрона, Альфреда де Мюссе. Альварес де Азеведо оставил также интересные, хотя и незавершенные, опыты романтической прозы: фантастическую новеллу в духе Э. По «Ночь в таверне» и диалогизированный фрагмент «Макарио» с элементами романтического психологизма.