Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Проблематика «Кольца» близка, например, той, что выражена в «Шагреневой коже» Бальзака: власть золота делает человека первым среди людей, сильнейшим среди сильных, но она же несет в себе разрушительное начало. Бальзак также прибегнул к фантастическому мотиву, но он ввел его в повествование, воспроизводившее французскую действительность. Вагнер укрупняет масштабы, заостряет мысль, предпочитает исключительность романтических персонажей. Он проницательно связывает роковую власть золота с отказом от любви, тем самым усиливая и подчеркивая антигуманистическую эгоистическую сущность собственнического сознания. Исторически конкретный смысл этих идей Вагнер сам расшифровал незадолго до смерти: «Если мы вообразим в руках нибелунга вместо рокового кольца биржевый портфель, то получим законченную картину страшного образа призрачного владыки мира» (1881).

Нередко в критике отмечается противоречие между Вагнером периода революции и поздним Вагнером, и с этим связывают изменение концепции «Кольца». Действительно, резко бросается в глаза различие между оптимизмом молодого драматурга (приверженца Фейербаха) и пессимизмом, сложившимся после 1854 г., когда он познакомился с книгой Шопенгауэра. Однако переход от оптимизма к пессимизму нельзя однозначно оценивать как отказ от прогрессивных взглядов (ведь на этом пути мы встречаем и такое проникнутое верой в силы народа произведение, как «Нюрнбергские мейстерзингеры»). Позиция Вагнера была более противоречива.

Углубление трагической концепции «Кольца», смещение акцентов (с эпически светлого образа Зигфрида на мрачную символику образов, неотвратимо движущихся по роковому пути) было подсказано не Шопенгауэром и тем более не примирением с Бисмарком и империей. К мрачным выводам и прогнозам Вагнера привело именно разочарование в окружающей действительности, крушение иллюзий 1848 г., глубокое сомнение в прочности всей европейской цивилизации, в которой восторжествовали голый интерес, денежный чистоган.

Творчество Вагнера вызывало и до сих пор порождает бурные споры. Трудность объективного суждения объясняется многими причинами. Вагнер, вернувшись после амнистии 1864 г. на родину, занял позицию, внешне лояльную по отношению к властям, словно и не было дрезденских баррикад и дружбы с Бакуниным. Его политическую позицию порицал Маркс, по его адресу иронизировал Гервег. Но и в противоположном лагере творчество Вагнера вызывало смятение. У Ф. Ницше преклонение перед Вагнером позднее сменилось отрицанием, сочетавшимся, однако, с признанием его огромного и опасного, по мнению Ницше, влияния. Вагнер для него «типичный декадент», который «возводит свою испорченность в закон». Ницше также осудил Вагнера за то, что он «преклонил колена перед алтарем» в своей последней музыкальной драме «Парсифаль» (текст — 1877, музыка — 1888). Проблема, однако, не сводится к личным оценкам и взаимоотношениям между Вагнером и Ницше. Несомненная близость есть в их творчестве. Оба испытали влияние Шопенгауэра, правда по — разному воспринятого. Оба придавали огромное значение докультурному, мифологическому в истории человечества. Оба считали определяющим в человеке не разум, а бессознательное, иррациональное, инстинктивное (Ницше), безудержно эмоциональное, неконтролируемое (Вагнер). Либретто и особенно музыка Вагнера до предела накаляют эмоции, для которых подыскиваются все более обостренные и убедительные ситуации. Сильнейшее воздействие музыки Вагнера на самую различную аудиторию было основано на точно рассчитанном эмоциональном напряжении, создававшем то особое состояние завороженности, которое возникает от звуков его музыки. Просветленность сочетается в операх Вагнера с неподвластными свету темными глубинами.

В XX в. возникли и официально пропагандировались теории, делавшие Вагнера пророком национализма.

А. Блок, написавший в марте 1918 г. предисловие к изданию трактата Вагнера «Искусство и революция», с возмущением писал о том, как правящие классы сначала травили и морили голодом великого композитора, а потом опошлили его славу, а воздвигнутый по замыслу Вагнера театр в Байрете стал местом сборищ «пресыщенных туристов». По словам Блока, Вагнера не удалось «слопать, опошлить, приспособить и сдать в исторический архив», потому что он «носил в себе спасительный яд творческих противоречий, которые до сих пор мещанской цивилизации не удалось примирить и которых примирить ей не удастся, ибо их примирение совпадает с ее собственной смертью».