Юрий Виппер - Том 8. Литература конца XIX — начала XX вв.

Клондайк для Лондона как раз и воплотил в себе этот идеал подлинности и красоты. Открывшаяся ему на Клондайке картина — не «золотой лихорадки», а самого Севера, живущего по своим величественным и непреложным законам, — была слишком возвышенной, чтобы ей подошли рамки строго правдоподобного повествования. Эпическая масштабность разыгрывавшихся на Севере драм, острота конфликтов, напряженность переживаний — все это отвечало романтическому ощущению мира и, воплотившись в новеллах, создало поэтику, где безукоризненная верность каждой детали сочеталась с художественной фантазией, а зарисовки будней Клондайка приобретали второй, философско — аллегорический смысл.

При всем резко заявленном своеобразии Лондона — повествователя такая поэтика обладает чертами, типологически родственными неоромантической литературе, так же как и ее характерными изъянами — патетикой и мелодраматизмом, особенно сильно чувствующимися в «Дочери снегов». В новеллах Лондон больше заботился о строгой достоверности штрихов. Его Север — это реальный Клондайк зимы 1897–1898 гг. со всеми тяготами, контрастами, катастрофами и трагедиями, которые выпадает здесь пережить людям, далеко не всегда способным выдержать суровые требования, предъявляемые страной Белого Безмолвия.

Центральной темой ранних книг Лондона стала тема испытания: на Севере выявлялись возможности, заложенные в человеке, и, впервые по — настоящему постигая смысл таких понятий, как «голод», «кров», «покой», личность как бы заново открывала для себя первоматерию жизни и исцелялась от всего ложного и случайного, что загромождало ее горизонт. Лондон стоит у истока традиции, которой была суждена большая жизнь в литературе XX в. Он оставил человека наедине с самим собой и дал ему возможность проверить себя в тягчайшей борьбе с обстоятельствами, которые угрожают самому его существованию. Он вернул высокий смысл таким этическим категориям, как ответственность, товарищество, мужество, воля, честь. Сосредоточивая внимание лишь на самом главном чувстве, отодвигающем в минуту смертельной опасности все другое, он отбрасывал тонкий психологизм, богатство оттенков и полутонов. Но при этом он проторял тропу таким писателям, как Сент — Экзюпери и Хемингуэй, которые обостренно, восприятием людей, переживших мировые войны, почувствовали величие и трагизм отчаянной битвы человека за право на жизнь, определили истинную цену высокой нравственной собранности и душевной отваги.

Эстетическая концепция Лондона, как и все неоромантическое художественное движение, представляла собой определенную реакцию на натурализм и одновременно была тесно с ним связана. В свою клондайкскую зиму Лондон проштудировал труды Спенсера, чьи идеи еще долго потом напоминали о себе в произведениях американского писателя. Учение Дарвина было ему известно еще раньше, а социальный дарвинизм воспринимался Лондоном в качестве бесспорной научной истины вплоть до идейного перелома, ознаменованного «Железной пятой» и «Мартином Иденом». Появление сразу вслед за северным циклом такой книги Лондона, как «Люди бездны» — произведения, по своей поэтике наиболее близкого к натурализму, — не может удивить, поскольку и в книгах о Клондайке сказывались такие характерные черты натуралистического творчества, как биологизм, пристрастие к «научности» в духе Спенсера и т. п.

Но предложенное Лондоном истолкование человека решительно противостояло концепциям натуралистов. Он освободил личность из жестких тисков предопределенности. Даже в тягчайших обстоятельствах его герой не беспомощен — побеждают его духовные качества, его нравственная позиция. Горький почувствовал определяющую особенность новелл Лондона — их способность передать «величайшее напряжение воли к жизни» — и отметил: «Джек Лондон — писатель, который хорошо видел, глубоко чувствовал творческую силу воли и умел изображать волевых людей».

Герои новелл Лондона оказывались в необычайно драматических обстоятельствах, когда с беспощадной четкостью выявлялась человеческая сущность, «Жители Севера рано познают тщету слов и неоценимое благо действий». Мысль, высказанная в «Белом Безмолвии», афористически выразила творческую программу всего цикла о Клондайке и его поэтику, не признающую зыбкости штрихов, как и неясности авторского отношения к персонажам.

Те из них, кому отданы симпатии Лондона, воплощают романтический нравственный идеал писателя: это личности сильные и бескорыстные, исповедующие принципы справедливости и товарищества. Однако американцев гнала на Север «золотая лихорадка», разжигавшая низменные инстинкты обогащения любой ценой. Высокая романтика и азарт конкуренции в погоне за удачей переплетались, придавая внутреннюю противоречивость созданной Лондоном картине истинной жизни.