Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

В декабре 1761 г. Императрица Елизавета скончалась. Фридрих был спасен. Последняя кампания была напряжением отчаяния, ибо прусские силы спустились до каких-нибудь 50,000 человек кое-как обученного, неопытного войска. Катастрофа была недалеко. И в это время на престол всходит Петр III, экзальтированный поклонник прусского короля. Петр III заключил с ним перемирие, потом союз, но был сменен на престоле Екатериной. Государыня объявила себя нейтральной и предложила всем мириться. Утомление было общее и крайнее, мир состоялся.

Из четырех русских главнокомандующих, одного Фермора можно, с грехом пополам, назвать военным человеком и найти в его делах признаки дарования. Остальные были просто царедворцы; сделались они главнокомандующими так, как делались гофмейстерами, гофмаршалами. Преданность ставилась выше способности, угодливость выше годности. Почти все делалось по указаниям связей и покровителей. Оттого Семилетняя война мало отметила у нас людей, которые завоевали бы блестящее место в истории.

У союзников было не многим лучше, особенно у французов, где высшие военные чины были доступны одному сословию и притом не по справедливой оценке, а по покровительству. В Священной Римской империи на высших ступенях военной иерархии тоже царила бездарность; исключением служили весьма немногие, особенно Лаудон, который заслужил себе уважение Фридриха и Суворова. Но и они не имели свободы действий, над ними тяготел гофкригсрат, и даже удачные дела, совершенные без предварительного разрешения, могли навлечь на виновных строгий приговор военного суда, что едва и не случилось с Лаудоном.

Бездарность, неспособность могли бы быть до известной степени нейтрализованы единодушием; тогда были бы ошибки, но не рознь, не отсутствие всякой руководящей идеи. А именно этим союзники и страдали. Бессвязные, бесцельные, как бы случайные операции, бездействие при огромных средствах, недоверие, зависть и мелочное соперничество вместо чувства боевого товарищества - вот чем дополнялась неприглядная картина союзного предводительства. И все это завершалось верным залогом неудачи - боязливостью, даже страхом перед прусским королем. Это жалкое чувство могло бы сделаться роковым для союзных армий, если бы распространилось и перешло в массы, но к счастью, массы остались не заражены такою нравственной гангреной.

Как ни плохо было высшее начальство, оно было еще более жалким по сравнению с прусской армией. Во главе сил стоял король, одаренный военным гением, смелый, решительный, настойчивый, владевший редким даром - верно оценить противника и на этом строить планы. Он делал иногда грубые ошибки, зная, что противник не сможет, а чаще не посмеет его накрыть, и не ошибался. Но редко упускал ошибки союзников, особенно - бесплодную потерю времени. Наконец, будучи государем, он не боялся ответственности, как союзные генералы. Он был единой душой, единой волей армии.

Под стать королю были и сподвижники Фридриха. Не все они вполне отвечали своему назначению; многие из них мешали своему предводителю, делая грубые ошибки. Но все-таки находилось много даровитых и способных, служивших королю настоящими помощниками; таких генералов в немногочисленной прусской армии было больше, чем в союзных войсках, вместе взятых.

Военное искусство находилось в Европе в упадке, кроме Пруссии. Войска были неповоротливы, плохо обучены и, вследствие неспособности к маневрированию, от всякого продолжительного движения приходили в беспорядок. Вооружение было большей частью плохое, стрельба слабая. Любой из союзных армий требовались сутки на построение боевого порядка: расположившись к бою, боялись тронуться с места, чтобы не перепутаться. Незначительно лучше была военная часть у австрийцев; во Франции же расстройство государственного управления перешло в армию, дисциплина упала так низко, что военной службы практически не существовало.

В России военная служба была для податного сословия пугалом. Нижний чин имел право выйти в отставку по выслуге 8 лет, если его заменит один из ближайших родственников, но охотников почти не было, и закон пришел в полное забвение. От военной службы отделывались всеми способами; рекрутские недоимки были беспрестанные и тянулись целые годы. Закон предписывал кроткое обращение с новобранцами, но не исполнялся, потому что шел в разлад с общим уголовным законодательством, с давно установившимися жесткими обычаями и со взглядами русского общества на отношения людей старших и младших, господ и слуг. Требования службы были большие, обращение начальников с нижними чинами жестокое, разлука с семьей предстояла рекруту долгая, почти вечная. Побеги между солдатами были часты, особенно между рекрутами. Варварское клеймение рекрут, заимствованное Петром Великим из Германии, было заменено бритьем лба, повторявшимся до прибытия рекрута к полку. Указы о сроках для безнаказанной явки беглых рекрут и большие денежные премии за пойманного не вели к успеху. Следствием этого был постоянный некомплект войск.