Валерий Степаненко - Византия в международных отношениях на Ближнем Востоке (1071-1176)

Дата переворота установлена косвенно по датировкам хартий Боэмунда III. Хартии января 1167, сентября 1172 и декабря 1181 гг. датированы соответственно 4-м, 9-м и 19-м годами правления князя [32, № 428, 493; 33, 152, № 44]. Таким образом, приход князя к власти датируется второй половиной 1163 г. Ф. Шаландон датировал регентство Констанции после отстранения от него патриарха Аймери временем, последующим за браком Мануила и Марии Антиохийской, т. е. после 1161 г. [160, 521, п. 1; см. также 28, 359; 44, 358; 41, 324].

По-видимому, около этого времени следует датировать и визит Тороса II в Иерусалим, практически неизвестный армянским хронистам. Более или менее подробно о переговорах, которые вел князь, сообщает лишь Эрнуль [21, 27–30]. Датируется визит временем после 1164 г., последними годами правления Тороса.

Мы принимаем датировку Р. Рерихта — 1164 г. [32, 104, № 394]. К. Каэн датирует письма 1161 и 1165 гг., ссылаясь на мнение Ф. Шаландона [146, 6].

В Мопсуэстии через Аксуха велись переговоры об унии церквей между Мануилом и армянским католикосом Григором III, представителем которого был его брат Нерсес Шнорали, будущий католикос [160, 655–660; 84, 235–236; 55, 92–98].

Ф. Шаландон полагает, что после неудачной войны с Торосом Аксух был вынужден заключить с ним перемирие на условиях сохранения князем его завоеваний [165, 529]. Но глухая ссылка на Иоанна Киннама не подтверждает предположения исследователя. Андроник Комнин бежал в Антиохию, затем в Иерусалим, где он появился в начале 1167 г. [14, 175–177; 31, 943]. О хронологии дук Киликии см. [160, 526, п. 2; ср. 56, 13].

Ф. Шаландон полагал, что сообщение Киннама может служить аргументом в пользу признания королем сюзеренитета императора. В пользу этого он приводит и известную надпись из церкви Рождества в Вифлееме. Надпись на греческом и латыни гласит, что декор был создан Ефремом в правление императора Мануила, в царствование Амори и в епископство Ральфа в год 6677, 2-го индикта. См. [36; 37, 99–103]. Естественно, что отрицание вассалитета короля вело и к отрицанию достоверности свидетельства Киннама, объявленного тенденциозным, и иной интерпретации надписи. См., в частности, мнение Р. Груссе, рассматривавшего отношении Византии и Иерусалимского королевства с точки зрения «христианской солидарности», которая предопределила равноправный союз этих государств для борьбы с «неверными» [191, т. 2, 407], Дж. Ла Монт также отрицал признание Бодуэном III и Амори I сюзеренитета Мануила Комнина, упрекая Киннама в тенденциозности и интерпретируя надпись 1169 г. как свидетельство реставрационных работ, проведенных на средства императора, и не более того [219, 262–264; 269, 328].

Хронологии войны Млеха с Боэмундом III и Амори I неизвестна. Уточнению ее препятствует наличие противоречивых сообщений о ней современников — Михаила Сирийца и Гийома Тирского. Тем не менее, вопреки мнению Дж. Правера [251, 457, п. 42], она может быть установлена.

Это не испортило отношений графа и императора, так как на обратном пути в Европу он вел переговоры о браке сына Мануила Алексея с дочерью короля Франции Агнессой [21, 46]. Западная политика Мануила пережила период резкого оживления именно в 1176–1180 гг., когда в поисках союзников против Сицилии и Германской империи он направил посольства в Англию, Францию и Арагон, пытаясь опереться на них. С Генрихом II Плантагенетом, внуком Фулько Анжу, Мануил находился в родственных отношениях, так как жена короля Алиенора Аквитанская, в первом браке супруга Людовика VII, была двоюродной сестрой супруги Мануила Марии Антиохийской. Шли переговоры о союзе с Арагоном, который должен был увенчаться браком короля Альфонсо с племянницей Мануила, дочерью Андроника Младшего Евдокией. Но переговоры не имели успеха, и прибывшая в Монпелье принцесса (1173) при известии о браке короля с Санчей Кастильской была спешно выдана замуж за графа Монпелье Гийома [275, 234–243; 191, т. 2, 376–377; 197, 70–74].

О борьбе за Равнинную Киликию см.: [31, 1071–1074; 21, 9; 41, 389–394; 47, 508–510; 191, т. 2, 430].

Р. Груссе [191, т. 2, 422] рассматривает договор 1161 г. как триумф малоазийской политики Мануила: «Эта дата… одна из великих дат восточной истории. Наследник прославленных сельджукских султанов XI в., предшественник Османор, тюркский султан Ближнего Востока, прибыл совершить акт вассалитета в Константинополь перед наследником римских императоров. Какое возрождение (по-видимому, имеется в виду возрождение военной мощи Византии — В. С .), какая передышка перед 1453 г.!» Создается впечатление, что французский исследователь встал на точку зрения византийской дипломатии XII в. Но она за свои просчеты заплатила Мириокефалом… Ф. Шаландой полагал, что Мануил сознательно отказался от активной малоазийской политики для борьбы за «наследование венгерского престола» [160, 465]. Ближе к истине С. Врионис, писавший, что «эта дата отмечает поворотный пункт в фортуне Килич Арслана и в перемене византийского успеха на малоазийской фронте, дав Мануилу ложное чувство безопасности» [277, 122].