Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Что касается религии, то тогда невозможно было не поднимать знамени своей веры. Королева была в том лагере, где оказалась с рождения. Она убежденная католичка и сторонница Рима, но реально смотрит на вещи, ни намека на фанатизм.

Екатерина присутствует на ежедневных мессах, заботливо следит за своей часовней и музыкантами (правда, скорее потому, что она меломанка).

Ей нравится повелевать — она сохраняла власть в большей или меньшей степени до конца своей жизни — она не упускает ни одного способа правления. Она знает двор как свои пять пальцев и все обо всех. Именно она представляет Карлу IX, а потом и Генриху III придворных королевской семьи, рассказывая об их прошлых заслугах. Государственные секретари видят ее влияние и преданы ей в той же, если не в большей степени, чем самому монарху, так как в ней воплощается и поддерживается традиция дома Франции. Когда ее нет в Париже и в замках Иль-де-Франс или в долине реки Луары, она скачет по провинции и объезжает почти все королевство. Она отдает себе отчет в преимуществах личного присутствия и старается чаще принимать представителей местных властей. В конце дня она садится за письменный стол, и более 20 писем ежедневно рассылаются в различных направлениях. Ее корреспонденция, опубликованная Г. де ля Феррьер и Багено де Пюшес, занимает 10 томов в 4 выпуске «Коллекции неопубликованных документов по истории Франции» (1880–1909 годы). Если бы для успешного ведения политики было достаточно только писать, королева Екатерина имела бы полное право на одно из первых мест. В этом отношении Генрих III последовал примеру своей матери. Общество истории Франции уже опубликовало 4 тома его переписки до 1580 года. Потребуется еще 4 или 5 томов, чтобы захватить период до 1589 года.

Но следует ли признавать, что столько энергии, знаний, потраченного времени привели если не к чистому поражению, то, по крайней мере, к очень скромным результатам, поскольку со смертью Генриха III ветвь Валуа-Ангулем угасла? Как опровергнуть убеждение в том, что даже в то время и приверженцы и противники Вдовы в Черном создали ей репутацию человека, в котором объединялись макиавеллизм и цинизм с полной моральной и религиозной индифферентностью? Ее политика напоминает качели, политика уловок и компромиссов, не разбирающая средств, бьющая по друзьям и союзникам сегодняшнего дня и заключающая мир со вчерашними врагами; одним словом, политика, не имеющая ничего общего с Францией и других корней, кроме Италии. Ей очень подходит эпитет «флорентийская», который бросали в лицо матери грех последних королей Валуа как настоящее оскорбление.

Королева Екатерина была прежде всего матерью, заботящейся о будущем своих детей. Здесь не найти лучшего судьи, чем Генрих IV. В одной беседе с первым главой парламента Руана Клодом Груляр, который доказывал ему, что если он женится на Флоранс, то «откуда во Францию пришло зло, оттуда придет спасение», Генрих IV ему заметил: «Прошу вас… что могла сделать бедная женщина, после смерти мужа оставшаяся с пятью маленькими детьми на руках в то время, как две другие французские семьи (наша и де Гизет) только и думали, как бы захватить корону? Не следовало ли ей играть в странную личность, чтобы обмануть и тех и других и сохранить, что она и сделала, своих детей, которые последовательно царствовали один за другим под мудрым руководством такой дальновидной женщины? Я удивляюсь, что она не сделала чего-нибудь похуже…»

Без всякой причины итальянец Давиля одним из первых в своей работе «История гражданских войн» поставил Екатерине в вину изощренный макиавеллизм, с которым, впрочем, он ее поздравляет. Но это комплимент не по назначению. Просто противоречивые события того времени породили в умах противников королевы-матери образ двуличного монстра, надолго вперед продумывавшего политику жестокую и кровавую. Совершенно очевидно, что гугеноты больше всех поддерживали представление, будто Екатерина проводила в жизнь наиболее мрачные максимы Макиавелли. Вначале королева покровительствовала им, но Святой Варфоломей вырыл между ней и реформатами ров, который уже ничто не могло преодолеть. Протестантская пропаганда заставила ее дорого заплатить за изменившиеся обстоятельства.

Если бы королева-мать поступала как итальянка, она действовала бы совсем по-другому. Во время одной своей аудиенции с послом Франгипани 4 августа 1574 года она дала ему довольно показательный ответ.