Андрей Ланьков - К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

Итак, примерно с 2000 года северокорейские частные инвесторы, действующие под прикрытием государственных организаций, начали закупать горнодобывающее оборудование, нанимать рабочих, открывать шахты и искать выгодные экспортные сделки. Одновременно их «кураторы»-покровители из чиновничьей и военной среды получали щедрые выплаты. Поскольку бюрократы, которые позволяют частным предпринимателям вести добычу «от имени» своих госкомпаний, практически не контролируют их деятельность и вообще не очень хорошо знают, что происходит на шахтах, которыми их компания якобы управляет, они обычно договариваются о фиксированной сумме, которую частный подрядчик выплачивает ежемесячно или, реже, ежегодно.

Начинающие частные инвесторы имели веские причины вкладывать средства в добычу угля, а не, скажем, железной руды или редкоземельных металлов. Главная из причин – низкий барьер для входа: запуск небольшой угольной шахты был (и остается) относительно дешевым предприятием. Если бизнесмен захочет начать добычу, скажем, железной руды, то для этого потребуется достаточно сложное оборудование и, как следствие, значительные инвестиции, а северокорейский уголь можно легко добывать с помощью примитивного оборудования и бригад неквалифицированных рабочих. В крупнейших из частных шахт в настоящее время работает около 100 шахтеров, но большинство из них – это небольшие предприятия, где занято несколько десятков рабочих. Бывают и совсем крошечные шахты, где трудятся по пять – шесть человек. По сравнению с другими полезными ископаемыми уголь пользуется стабильным спросом на внутреннем рынке, поскольку он широко применяется для отопления, а также на мелких производствах. Большинство частных шахт продают высококачественный уголь в Китай, а уголь более низкого качества идет на внутренний рынок.

Транспортировка угля – еще одна проблема, существенную роль в решении которой играет частный капитал. Крупнейшие залежи угля в КНДР очень удачно расположены вблизи крупных морских портов или границы с Китаем. Короткое «логистическое плечо» и низкая стоимость транспортных услуг обеспечивают северокорейский уголь серьезнейшим конкурентным преимуществом: с учетом логистических расходов он на 30 % дешевле китайского угля того же качества. Но даже самую простую транспортную задачу все равно надо решать. Уголь в морские порты или на территорию Китая обычно перевозят грузовиками, а не поездами (речь идет о перевозках на очень небольшие расстояния, измеряемые десятками километров). Иногда это бывают грузовики частных горнодобывающих компаний, но гораздо чаще горнодобытчики пользуются услугами полулегальных грузоперевозчиков. Такие транспортные компании создаются по той же, уже нам знакомой, схеме: на государственное учреждение или предприятие оформляются грузовики, на практике купленные и эксплуатируемые частным бизнесом. В последнее время частные предприниматели развивают интересную подотрасль этого бизнеса: крупные склады для добытого угля. Углехранилища позволяют компенсировать эпизодические колебания цен на уголь на рынке. Похоже, что хранилища независимы от шахт, поэтому их взаимоотношения с угледобытчиками, как и отношения грузоперевозчиков, выстраиваются на контрактных принципах.

Новая система формирует конкуренцию на рынке труда – квалифицированные работники в большой цене. Если шахтерам платят 30–50 долларов в месяц, то квалифицированный специалист, умеющий работать на горнопроходческой технике, легко зарабатывает 100–140 долларов в месяц, так что профессиональный горняк – довольно престижное занятие. Но наибольшую выгоду из угольного бума извлекли инженеры и геологи: хороший горный инженер в частной компании получает по 500 долларов в месяц.

В этих очерках мы по возможности избегаем разговоров на темы высокой политики. Однако в некоторых случаях это правило неизбежно приходится нарушать. Северная Корея – страна политизированная: мало на свете найдется других государств, жители которых в такой же степени зависели бы от решений государства и от колебаний в его политической линии, хотя нельзя не признать, что северокорейцы в общем научились при необходимости саботировать те решения и планы властей предержащих, которые не вызывают у них понимания. Одной из ключевых особенностей современной северокорейской политики является то, что правительство и органы власти систематически и на протяжении очень долгого времени делают все возможное, чтобы в максимальной степени изолировать население Северной Кореи от контактов с внешним миром и от получения любой несанкционированной информации о происходящем за пределами их страны.